– Хватит. Вы меня утомили. Убирайтесь отсюда. Я не желаю, чтобы меня беспокоили деревенские женщины, что бы там они ни собирались предложить. Пришлите ко мне дворецкого. Этому малому придется держать ответ.
– В первый раз в жизни меня назвали деревенщиной. Милорд, вы всегда так грубы или только по средам? Или все дело в погоде? Я и сама обрадовалась, когда дождь кончился. Еще немного, и можно было бы лопнуть с досады.
– Замолчи, будь ты проклята! Женщина умолкла и уставилась на Ричарда.
Неужели она обманулась в нем?
Наконец до герцога начало что-то доходить. Черт побери, он слишком ушел в себя. В незнакомке нет ничего от служанки. Кроме того, она слишком грамотно говорит. Иногда, правда, в ее речи слышится едва уловимый французский акцент. Впрочем, какая разница? Она здесь, и этого вполне достаточно. Здесь, в его убежище, где ей совершенно нечего делать! Ричард уже давно задыхался от бессильной ярости, а теперь перед ним стояла жертвенная овца, на которой можно было сорвать гнев.
Он шагнул к женщине, однако та не попятилась ни на дюйм. Впрочем, если бы она это сделала, то могла бы угодить прямо в камин.
– Ты называешь меня грубым? – Теперь он был совсем рядом с закутанной в плащ фигурой. – Грубым? У тебя хватает наглости называть грубым меня? А не боишься, что я прикажу тебя высечь, деревенщина?
– Милорд, – ответила она, шагнув в сторону и взявшись за завязки плаща, – я думаю, вы ошибаетесь. На самом деле я вовсе не деревенщина. – Женщина повернулась к нему лицом и откинула капюшон. Хотя при этом шандал, стоявший на каминной полке, оказался у нее за спиной, скудного света хватило, чтобы герцог тут же осекся, словно чей-то огромный кулак ударил его под ложечку.
Это была вовсе не служанка. В ней не чувствовалось и намека на крестьянское происхождение.
Ричард сам не знал, чего ждал, но смотревшая на него юная дама с высоко поднятым подбородком не имела ничего общего со сложившимся у него образом. Белая кожа, высокие скулы, розовые от тепла, струившегося из камина, гордый прямой нос… Светлая шатенка, е мягкими шелковистыми, словно золотое руно, волосами, собранными в тяжелый пучок на затылке. Отдельные локоны выбивались наружу и обрамляли лицо. Чудесные локоны. Она была красива. Но не так, как знакомые ему женщины, которыми он восхищался и с которыми спал. Это была не та красота, из-за которой древние греки осадили Трою; в ней было нечто большее, чем сумма отдельных составных частей. Что же она такое, эта женщина? В выражении ее лица была тайна, над которой мучительно хотелось поразмыслить. Глаза у нее были темно-карие, но сказать только это значило не сказать ничего. В них были та же глубина и тот же намек на тайну. Эти глаза смотрели прямо на Ричарда, и их миндалевидный разрез казался ему смутно знакомым.