Эванджелина стояла в длинном коридоре с фамильными портретами на стенах. Из высоких окон лился яркий утренний свет. Шел девятый час. Стоял второй из обещанных теплых дней, которые в середине февраля были настоящим чудом. Она смотрела на портрет герцога Портсмутского, жившего в семнадцатом веке. Лицо герцога было длинным, красивым и очень язвительным. Она сказала давно покойному вельможе:
– Милорд, отец говорил мне, что все молодые люди, которых я встречала до сих пор, очень молоды и прискорбно неопытны. Я отвечала ему, что они еще и жадны, как Анри. О Господи, Анри не сводил с меня глаз. Он хотел, чтобы я была с ним, только с ним одним, словно боялся, что я убегу с кем-нибудь из его друзей. Когда я рассказывала об этом, отец только смеялся и качал головой. Помню, он говорил, что я должна потерпеть, что мальчики становятся мужчинами так же, как девочки женщинами…
Она сделала паузу и посмотрела на свои туфли – ее собственные, а не Мариссы. Обувь Мариссы была Эванджелине безнадежно мала. Но платье из темно-зеленого муслина, подол которого слегка касался туфель, действительно когда-то принадлежало кузине. На груди была вышита красивая толстая золотая коса, поднимавшаяся до самого круглого выреза. Девушка снова подняла взгляд на портрет. Герцог по-прежнему смотрел на нее насмешливо. Слова Эванджелины никого не интересовали, хотя после ночи в библиотеке, когда Ричард ласкал ее обнаженные груди, ей было о чем подумать. Она понизила голос и мрачно, в тон собственным мыслям, сказала:
– Но папа был не прав. Я встречала и более зрелых мужчин. Мужчин, которых он называл умудренными опытом, но и в них не было ничего, кроме скуки. – Эванджелина испустила тяжелый вздох. – Должно быть, я совсем сошла с ума, если стою здесь и разговариваю с вами. Я понимаю это, но, по крайней мере, вы не злоупотребите моей откровенностью. О Боже… То, что я делала сегодня ночью и позволяла делать герцогу, было чудесно. О таком я и не мечтала. Но я не имела на это права. Не буду лгать себе самой: мне хотелось зайти еще дальше. Увидеть, что он сделает, и услышать, что он скажет… Вы по-прежнему молчите, а я размечталась, что вот-вот услышу ответ. Нет, я окончательно свихнулась.
Ричард стоял за любимым его матерью мраморным бюстом какого-то древнегреческого драматурга и улыбался. Интересно, много ли он пропустил из этой односторонней беседы с его далеким предком? Однако хватило и услышанного, чтобы заставить его застыть на месте. Чудесно, вот как? От этой мысли его бросило в пот. Надо было уложить ее на ковер у камина. Честно говоря, ему было бы все равно, кто будет сверху. Он целовал бы ее до тех пор, пока она не застонала бы, а потом вошел бы в ее чудесное тело и…