- Что же, я готов согласиться: мечтать о возврате к нормам ленинской демократии - плохое доказательство нормальности человека. Но является ли это достаточным основанием для помещения его в психушку? - спрашиваю я, но Солонченко на этот раз глух к иронии.
- Врачам виднее, - лаконично отвечает он.
Интересно, что когда благодаря усилиям диссидентов России и давлению западной общественности Плюща освободили, в медицинской карточке была сделана следующая запись: "Перестал говорить о политике партии и проявляет беспокойство о жене. Можно временно освободить под ее ответственность"...
На одном из допросов мне предъявляется заявление нашей группы, направленное против уголовных преследований христиан-баптистов. За преподавание детям Библии - это "преступление" карается по советским законам тюремным заключением сроком до пяти лет - была осуждена Екатерина Барин, и мы выступили в ее защиту. Солонченко зачитывает мне отрывки из ее уголовного дела.
Вот показания девятилетней школьницы: "Папа и мама приводили меня после школы к тете Кате. Тетя Катя говорила нам, что Иисус Христос учил любить всех людей: и хороших, и плохих. Она давала нам книжки и картинки. Мне нравилось у тети Кати больше, чем в школе. У нее никто не кричит, не дерется, все любят друг друга..."
Бедная девочка, рассказывающая дядям-следователям в присутствии школьного учителя - чтобы все было по закону! - о тете Кате... Она не понимает, что дает на добрую тетю свидетельские показания, которые помогут этим дядям посадить тетю Катю в тюрьму. А что чувствуют следователи, допрашивающие таких малышей?
- Кого же вы из детей делаете? - не выдерживаю я. - Новых павликов Морозовых?.. - А чем это вам не угодил Павлик Морозов? - удивляется Солонченко. - Он герой, образец нового человека.
- Религия, как сказал Маркс, - опиум для народа, - вмешивается Илюхин. - Травить детей никому не позволим.
Следствие переходит к уголовному делу баптиста Серебрянникова, глубокого старика, который сидит за свои проповеди уже в четвертый или пятый раз. Каждый раз на суде он заявляет: "Я исполнял волю Божию и буду продолжать нести слово Божие людям". Серебрянников отсиживает несколько лет, выходит на волю - и снова за свое.
- Ну хорошо, - говорю я, - пусть у нас с вами разные взгляды, в том числе и на религию. Но неужели у вас чисто по-человечески не вызывает уважения этот старик, так твердо стоящий на своем?
Следователь удивленно смотрит на меня, потом усмехается:
- Ну ладно, Анатолий Борисович, к чему этот пафос! Не надо притворяться, будто вы не понимаете, что это шизик!