Адамский говорит, что подписывал письма и заявления, под которыми стояла и моя подпись, что эти материалы отправлялись на Запад, чтобы привлечь внимание мировой общественности к судьбе отказников. Он тщательно подбирает слова, видно, что напуган. Однако у меня такое впечатление, что и судья задает ему вопросы с опаской, - может, после того, как оконфузился с двумя последними свидетельницами? Прокурор готов отпустить Адамского, он ни о чем его не спрашивает. Э, нет, минуточку! Показания этого человека на следствии звучали гораздо более зловеще, чем то, что он сказал сейчас. Я встаю, вынимаю из папки свои листы с выдержками из протокола его допроса и начинаю читать их вслух.
Судья пытается меня остановить:
- Откуда мы знаем, что это действительно его слова?
- Откройте том такой-то на странице такой-то и следите, - отвечаю я. - Итак, вы, Адамский, заявили, что Лернер получил в семьдесят пятом году задание от американской разведки составить список секретных предприятий, где работали отказники, и поручил мне это выполнить, однако вам не известно, сделал ли я то, о чем он меня просил. Вы настаиваете на этих показаниях?
Адамский выглядит сейчас не просто испуганным, а буквально раздавленным: глаза опущены, руки трясутся... Помолчав какое-то время, он сначала прошептал, а потом повторил громче, отрицательно качая головой:
- Я ничего такого не знаю...
Судья действует быстро и решительно:
- Подойдите к столу! Адамский подходит.
- Ваша подпись?
- Моя.
- Это было почти год тому назад. Тогда вы, наверное, помнили лучше, - говорит судья резко, как учитель провинившемуся ученику. - Если вы отказываетесь от своих слов, то мы должны привлечь вас к суду за дачу ложных показаний на следствии.
Адамский, вернувшийся от судейского стола к своему свидетельскому месту, поспешно отвечает:
- Нет, нет, я не отказываюсь! Я только говорю, что сейчас ничего подобного не помню и подтвердить те показания не могу.
- Но вы согласны, что тогда должны были лучше помнить?
- Наверное...
- Из этого и будем исходить, ясно? Еще вопросы есть? - обращается ко мне судья.
- Да! Вас допрашивали тринадцать часов без перерыва на обед и ужин. Это нарушение закона. Почему вы не потребовали...
- Снимаю вопрос, - перебивает меня судья и говорит Адамскому:
- Вы свободны, можете идти.
Я требую вызвать на открытое заседание и этого свидетеля, как и двух следующих: Раслина из Киева и Игольникова из Минска. В показаниях осведомителей КГБ, разоблаченных отказниками, нет ничего, заслуживающего внимания, они, по замыслу органов, должны были лишь составить фон для более серьезных обвинений.