Они помолчали.
— Черти, всё время трассирующими в небо пускают, — сказал Мерцалов.
— Что же, решение ваше правильное, — ответил Богарёв.
— Ну вот, — Мерцалов посмотрел на небо, — ракета зелёная. С батальоном я останусь… Вот ещё ракету запустили.
— Ни в коем случае, ни в коем случае, — живо возразил Богарёв, — с батальоном должен остаться я, и я вам докажу, почему должен остаться я, а вы должны вести полк.
И он доказал это Мерцалову. Они простились в темноте, Богарёв не видел лица Мерцалова, но он чувствовал, что тот помнит тяжёлый разговор за чаепитием.
Через час потянулись тяжёлые обозы. Лошади, бесшумно шагая по дороге, слегка фыркали, точно понимали, что нельзя нарушать тишину тайного ночного движения. Красноармейцы шли молча из темноты и вновь уходили в темноту. Из темноты на них молча глядели те, кто оставался. В этом молчаливом прощании батальонов была великая торжественность и великая печаль.
До рассвета выехали на огневые позиции орудия гаубичного дивизиона. Артиллеристы рыли щели, землянки, тащили из леса ветви для маскировки орудий. Командир дивизиона Румянцев и комиссар Невтулов руководили устройством складов боеприпасов. Они выбирали танкоопасные направления и, пытаясь угадать внезапности надвигавшегося боя, устанавливали орудия, прокладывали ходы сообщения, указывали места для рытья окопов. В их налаженном хозяйстве имелись запасы бутылок с горючей жидкостью и тяжёлые, как утюги, противотанковые гранаты. Богарёв познакомил их с предстоящей задачей.
— Задача тяжёлая, — сказал Румянцев, — но бывали у нас и такие задачи.
Он заговорил о тактике немецких танковых атак, о сильных и слабых сторонах немецких пикировщиков и истребителей, об особенностях германской артиллерии.
— У меня есть мины, — сказал Румянцев, — может, заминируем дорогу, товарищ комиссар?
— Тут прямо идеальное место для минирования в километре от совхоза: с одной стороны — овраг, с другой — густая рощица, объездов у противника не будет, — кашляя, добавил Невтулов.
Богарёв согласился с ними.
— Сколько вам лет? — спросил он внезапно Румянцева.
— Двадцать четыре, — ответил Румянцев и, как бы оправдываясь, добавил: — Но я воюю с двадцать второго июня.
— Ну, и как воевали? — спросил Богарёв.
— Могу дать справку, — сказал Невтулов, — если имеете свободных три минуты, товарищ комиссар.
— Да, да, ты прочти, Серёжа. Он ведь у нас ведёт такой дневник с первого дня, — сказал Румянцев.
Невтулов вынул из полевой сумки тетрадку. При свете электрического фонарика Богарёв увидел, что обложка тетради украшена затейливо вырезанными накладными буквами из цветной бумаги.