В ненастные дни мы также всегда ожидаем его визита; по его же словам, он скоро доведет меня до умопомешательства, наступая мне на любимые «интеллектуальные мозоли», или разоблачит в миссис Кримсворт драконью природу, оскорбляя память Хофера>{22} и Телля.
Мы с Фрэнсис, в свою очередь, бываем в Хансден-Вуде и всякий раз получаем безмерное удовольствие от этих визитов. Если там есть другие гости — за ними интересно понаблюдать, речи их всегда необычны и волнующи; благодаря полному отсутствию локальности мировосприятия как в хозяине, так и в избранном его кругу разговоры их носят почти космополитический характер.
Хансден, будучи гостеприимным хозяином, обладает к тому же удивительными и неисчерпаемыми способностями развлекать других, когда пребывает в соответствующем расположении духа. Да и сам дом его весьма занятен; в залах и коридорах словно живут старинные предания и легенды; комнаты с низкими потолками, с множеством разноцветных окон кажутся едва ли не обиталищем привидений. В путешествиях Хансден собрал целую коллекцию оружия и разных редкостей, которые теперь со вкусом развешаны по стенам, обшитым деревом или обитым гобеленами; видел я там несколько картин и статуэток, что вызвали бы зависть у многих ценителей-аристократов.
Когда мы с Фрэнсис остаемся у Хансдена обедать и проводим с ним весь вечер, он любит пройтись с нами по своим владениям. Лес у него огромный, и некоторые деревья настолько древние, что достигают в обхват невероятных размеров. Есть там много извилистых тропинок, что бегут по полянам и чащам, и, если по ним возвращаться в Дейзи-Лейн, путь окажется куда длиннее обычного.
Много раз прогуливались мы по этим тропам, когда сияла луна, когда ночь была тихой и благодатной, когда заливался соловей и ручеек, спрятавшись в ольшанике, словно аккомпанировал певцу мягкими, нежными звуками, — и отпускал нас властитель леса незадолго до того, как в дальнем селении, за десять миль отсюда, церковный колокол возвещал полночь.
Легко и непринужденно текли наши беседы в эти часы и были гораздо спокойнее, душевнее, нежели днем, при скоплении гостей. Тогда Хансден забывал политику и споры и говорил о былых временах своего дома, об истории рода, о себе и своих чувствованиях — и каждая тема имела особую изюминку и была поистине уникальна.
Как-то раз (был тогда чудесный июньский вечер) я поддел Хансдена насчет его идеальной невесты и полюбопытствовал, когда же наконец она прибудет и привьет свою иноземную красоту старому хансденовскому дубу.
— Вы считаете ее призрачным идеалом, — неожиданно резко ответил он. — Смотрите: вот здесь ее тень, а тени не может быть от предмета воображаемого.