Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни) (Ванейгем) - страница 148

Воспоминания здесь — это воспоминания о смертельных ранах. То, что не завершается, гниёт. Прошлое стало неисправимым и, по иронии, те, кто говорит о нём как об определённой данности, не перестают молоть его, фальсифицировать его, изменять в соответствии с текущими вкусами подобно несчастному Уилсону, из 1984—го Оруэлла, переписывавшего статьи в старых официальных газетах, противоречащие последующей эволюции событий.

Существует лишь один позволительный тип забвения: тот, что стирает прошлое, реализуя его. Тот, что спасает от разложения путём преодоления. Факты, как бы далеко они не располагались, никогда не говорят своего последнего слова. Радикальной перемены в настоящем достаточно для того, чтобы они снялись со своей дыбы и пали к нашим ногам. В отношении прошлого, я не знаю более трогательного свидетельства, чем случай, приведённый Виктором Сержем в Покорённом городе. Я и не хочу знать более примерных случаев.

К концу конференции по Парижской Коммуне, данной с один из самых сильных моментов большевистской революции, один из солдат с трудом поднялся со своего кресла в глубине зала. «Хорошо был слышен его командный тон:

„— Расскажите историю казни доктора Мильера“.

Прямой, массивный, с лицом запрокинутым так, что из лица были видны только крупные, заросшие скулы, угрюмые губы, морщины на лбу — он напоминал некоторые портреты Бетховена — он слушал следующее: доктор Мильер, в тёмно—синем плаще и цилиндре, которого ведут под дождём по парижским улицам, — поставленный на колени на ступенях Пантеона, — выкрикивающий „Да здравствует человечество!“ — слова версальского часового опирающегося на парапет чуть поодаль: „Щас тебя выебут с твоим человечеством!“

Тёмной ночью, этот добрый крестьянин приблизился к конферансье на неосвещённой улице […] Он хотел поделиться секретом. Его молчаливость словно испарилась.

— Я тоже был в правительстве Перми в прошлом году, когда взбунтовались кулаки […] По дороге я прочитал брошюру Арну Смерть Коммуны. Хорошая брошюра. Я думал о Мильере. Я отомстил за Мильера, гражданин! Это был прекрасный день в моей жизни, а у меня их было немного. Я отомстил за него, тютелька в тютельку. Точно так же как там, я расстрелял на ступенях лестницы самого крупного помещика губернии; не помню его имени и плевать мне на него…

После краткой паузы он добавил: „Но на этот раз я кричал „Да здравствует человечество!““

Восстания прошлого занимают новое измерение в моём настоящем, измерение имманентной реальности, которую предстоит построить не откладывая. Аллеи Люксембургского дворца, площадь башни Сен—Жака всё ещё хранят в себе залпы и крики уничтоженной Коммуны. Но придут другие залпы и другие массовые захоронения затмят воспоминания о первых. Для того, чтобы омыть стену Федере кровью палачей когда—нибудь революционеры всех времён присоединятся к революционерам всех стран.