Жертвоприношение — это архаичная форма обмена. Оно осуществляло магический, не—количественный, иррациональный обмен. Оно господствовало над человеческими отношениями, включая коммерческие отношения, до тех пор пока коммерческий капитализм и его деньги—как—мера—всех—вещей не принимают такое распространение в рабских, феодальных и буржуазных мирах, что экономика начинает представать как отдельная область, сфера отдельная от жизни. Феодальный дар начинает принимать черты обмена с появлением монеты. Дар—жертва, обряд, эта игра обмена по таким правилам, при которых зарабатывает тот кто теряет, причём размер жертвы увеличивает вес престижа — абсолютно не находит себе места в рационализированной бартерной экономике. Изгнанный из сфер, над которыми господствуют экономические императивы, он остаётся воплощённым в таких ценностях, как гостеприимство, дружба и любовь, официально обречённых на исчезновение в той мере, в какой диктатура количественного обмена (рыночной стоимости) колонизирует повседневную жизнь и преобразует её в рынок.
Торговый капитализм и промышленный капитализм усилили количественное измерение в обмене. Феодальный дар был рационализирован в соответствии с жёсткой моделью коммерческого обмена. Игра с обменом перестала быть игрой, став расчётом. В римском обещании прирезать петуха для богов в обмен на удачную поездку преобладала игривость. Неравенство обмениваемых материй обходилось без торговой мерки. Понятно, что в эпоху, в которой Фуке должен был разрушить себя лишь бы ещё ярче сиять в глазах современников и Луи существовала поэзия, которой больше не знает наше время, привыкшее принимать за модель человеческих отношений обмен 12.80 франков на 750–граммовое филе.
В итоге человечество пришло к количественному измерению жертвоприношений, к их рационализации, их взвешиванию и торгам ими на бирже. Но чем стала магия жертвоприношения в царстве рыночных ценностей? И что стало с магией власти, со священным ужасом, который заставляет образцового работника уважительно приветствовать своё начальство?
В обществе, в котором количество приспособлений и идеологий передаёт количество потребляемой, воспринимаемой, истощённой власти, магические отношения испаряются, оставляя иерархическую власть в центре борьбы. Падение последнего священного бастиона станет концом одного из миров или концом мира. Нужно действовать так, чтобы свалить его до того, как он увлечёт за собой человечество.
Будучи в жёсткой зависимости от количественного измерения (из—за денег, затем из—за количества власти, которое можно измерить в «социометрических единицах власти»), обмен загрязняет собой все человеческие отношения, все чувства, все мысли. Везде, где господствует он, остаётся лишь присутствие вещей; мир людей—предметов в расписаниях кибернетической власти; мир опредмечивания. Но с другой стороны, существует также шанс радикально перестроить наш образ жизни и мышления. Нулевая точка, на которой