, от депутата до его избирателей множатся дорожки карьеры. Некоторые группы обладают твёрдой структурой, другие обладают слишком свободными контурами; тем не менее, все они выстраиваются благодаря иллюзорному чувству участия, разделяемому их участниками чувства, которые можно поддерживать собраниями, отличительной атрибутикой, рабочими заданиями, обязанностями… Ложная последовательность часто оказывается хрупкой. В этом пугающе бойскаутском мышлении на всех уровнях встречаются свои стереотипы: мученики, герои, модели, гении, мыслители, услужливые работники сервиса и люди большого успеха. Например: Даниэль Казанова, Сьенфуэгос, Брижитт Бардо, Матье Акселос, ветеран обществ игры в шары и Уилсон. Читатель может сам распределить их по соответствующим группам.
Когда роли становятся коллективными, разве это сможет заменить старую власть великих идеологий? Нельзя забывать, что власть лежит в организации видимости. Распад мифа на идеологические фрагменты выставляется сегодня как распыление ролей. Это также означает, что нищета власти не обладает больше ничем для своей маскировки, кроме своей фрагментированной лжи. Престиж звезды, отца семейства или государственной власти не заслуживает ничего кроме презрительного бздежа. Ничто не может избежать нигилистического разложения, кроме его преодоления. Сама технократическая победа препятствующая этому преодолению освободит людей от пустой деятельности, от ритуала беспредметной инициации, от чистого самопожертвования, от списков без ролей, от принципиальной специализации.
Фактически, специалист является предтечей этого призрачного существа, этой шестерёнки, этой механической вещи, расположенной в рациональности социальной организации, в совершенном порядке зомби. Он встречается повсюду, как в политике, так и среди налётчиков. В каком—то смысле, специализация является наукой роли, она придаёт видимости некий блеск, который до этого ему придавало благородное происхождение, манеры, шик или счёт в банке. Но специалист делает ещё больше. Он нанимает себя для того, чтобы нанимать других; он является этим звеном между техникой производства и потребления и техникой зрелищного представительства, но это изолированное звено, что—то вроде монады. Зная всё об одном фрагменте, он вовлекает других в производство и потребление в пределах этого фрагмента так что он получает прибавочную стоимость власти и увеличивает свою долю представительства в иерархии. Он знает как отказаться, по необходимости, от множества ролей для того, чтобы сохраниться в одной из них, сконцентрировать свою власть вместо того, чтобы разбрасываться ей, свести свою жизнь к одной колонке. Тогда он становится менеджером. Беда лишь в том, что круг в котором осуществляется его власть является всегда слишком ограниченным, слишком фрагментарным. Он находится в ситуации гастро—энтеролога, который лечит болезни, касающиеся его профиля и при этом отравляет всё остальное тело. Конечно, значение группы, которой он правит может придать ему иллюзию власти, но анархия обладает такой природой, и фрагментарные интересы так противоречивы и конкурируют друг с другом, что в конце концов он осознаёт своё бессилие. Точно так же, как главы государств парализуют друг друга тем, что обладают ядерной силой, специалисты своим вмешательством вырабатывают и в конечном итоге создают гигантскую машину — власть, социальную организацию — которая господствует над ними всеми и угнетает их с большей или меньшей предусмотрительностью в соответствии с их положением в качестве шестерёнок. Они создают и приводят в действие эту машину вслепую, поскольку она является ансамблем их вмешательств. Значит от наибольшего количества специалистов следует ожидать внезапного осознания этой столь разрушительной пассивности, на которую они работали с таким упорством, осознания, которое с силой швырнёт их в сторону воли к реальной жизни. Можно также предвидеть, что их определённое количество, из тех, что были подвержены в течение наиболее долгого времени с большей или меньшей интенсивностью излучениям авторитарной пассивности, должны будут вслед за офицером из