— Авель, передумай, пока не поздно, — королева Эвиль нежно погладила мою руку. В её взгляде — боль и сострадание. — Я уже жалею, что высказала свои мысли вслух… Ты лучшая. Лучше всех, но всё же… Как королева я не имею права заменить тебя кем-то другим… но, как подруга, прошу — откажись! Я не стану тебя неволить, — в голосе столько мольбы и отчаяния… но слёз нет. Королеве не пристало лить слезы.
— И не подумаю, — она упрашивала меня, казалось, целую вечность, хотя прошло всего несколько минут. Тщетно. Разговоры бессмысленны, у нас нет другого выхода. И я, и она это прекрасно знаем.
— Хорошо, — королева решительно выпрямилась, её голос вновь обрёл твёрдость, — пусть будет по-твоему. Но ты понимаешь, что это очень опасно?
Я кивнула. Мы обе знали, насколько невелики мои шансы. Эвиль сделала шаг в сторону, и её взор остановился на солнечном луче, пробившимся из-за прикрытых ставен.
— Авель, что бы ни случилось, — её голос вновь предательски дрогнул, — никто не должен узнать, что ты действуешь по моему приказу. Слышишь, никто! Ты должна выполнить задание. Иначе война. Кровь, пожары и голод. Тысячи убитых и угнанных в рабство… Мы еще слишком слабы для открытого противоборства…
Никто не должен узнать… Значит, она не верит в моё возвращение. "Ты должна выполнить задание. Иначе война". Но война уже идёт, хотя об этом открыто и не говорят: отравленные колодцы и сожжённые нивы, разбойничьи набеги и торговые препоны… Страна разорена и доведена до края, за которым только пропасть голода и мора. Лишь мудрое правление королевы сдерживает распад и хаос империи.
— Я всё прекрасно понимаю, Эвиль, но не откажусь от своего решения. Я не смогу сидеть в тылу, прячась за чьими-то спинами и ждать позорного плена и рабства. Это не для меня!
Королева вздохнула.
— Тогда поезжай в Яруск. Там ты должна встретиться с генералом Эльге Ламсом. Действуй по его указаниям. Мне же больше нечего тебе сказать, — она отвернулась. — Отправляйся немедленно и… — над нами повисла пауза, словно королева подыскивала нужные слова. Когда она продолжила говорить, голос её дрожал, — возвращайся…
Она по-прежнему стояла ко мне спиной, руки были прижаты к лицу, а плечи вздрагивали.
Я молча поклонилась и, развернувшись, быстрым шагом направилась к потайному выходу. В горле стоял ком, а на сердце давил камень.
Изменить внешность до неузнаваемости особого труда не составило. Привычно распушенные по плечам золотисто-русые волосы стянулись в высокий пук на затылке, на веки лег толстый слой сажи, а губы расплылись красной помадой. Два-три круговых движения свеклой и на щеках — яркий румянец. Не очень ровно, но зато эффектно. Посмотрев в зеркало, я увидела милую дурнушку из приличного дома. Хотелось взглянуть на того, кто узнал бы меня в этом образе. Если не считать шуршащие и сковывающие движения платья, то я вполне была готова к путешествию. Привычные брюки и кое-что из верхней одежды сложила в дорожную сумку. Меч пришлось оставить — не пристало девушке из хорошей семьи разгуливать со столь серьезным оружием. Но отказаться от узкого боевого ножа было бы верхом неблагоразумия. Его я прицепила к неширокому поясу, скрытому под надетой поверх платья туникой. Чехол с десятком метательных стрелок крепко затянула на лодыжке.