Вечно настороженный Бар-Кохба на этот раз оплошал.
— Стоп! — скомандовал Он, и Бар-Кохба с ходу ткнулся ему в спину. — Меняемся! — приказал Он. И в тот момент, когда передавал ему ношу, не сговариваясь с Попом, и не имея сил драться, просто пал на колени, рывком дернул Бах-Кохбу, подсек под колени, и они вдвоем припечатали его к земле, вырвали у него из рукава знаменитый стилет и с ноги сорвали еще один, замотанный на лодыжке, и Поп произнес, приставив его к горлу Бар-Кохбы:
— Конец тебе! Конец, сволочь!
И наверняка зарезал бы его, но в этот момент Хуго-немец из Ганновера заорал:
— Братцы! Кенто помер!
И Поп, самый честный и самый справедливый из всей бригады, произнес то, что вряд ли бы в такой ситуации произнес кто-то из них (тоном, от которого все оцепенели):
— Повезло тебе однако, повезло…
И пнул, как щенка, Бар-Кохбу и, не гладя ни на кого, склонился над Мексиканцем, чтобы закрыть ему глаза. А Он успел подумать, что это единственное, что они в силах сделать для своего товарища. И еще Он подумал, что Бар-Кохбе повезло, потому что теперь у него есть свой комплект спасательного оборудования. Если бы только Он еще заметил, как Сержант недвусмысленно подмигнул Бар-Кохбе и как они оба обменялись непонятными знаками.
Они побежали дальше под нависшими глыбами, под железными сводами туда, где бездонные колодцы вели на нижние уровни, оставив тело Мексиканца на полу в туннеле, потому что у них даже не было времени завалить его камнями.
Теперь их вел Сержант, потому что они так договорились и потому что по негласному договору Хуго-немец был третьим человеком в бригаде, и еще потому что все трое: Поп, Он и Хуго-немец знали план завода наизусть и еще потому что общая цель на какое-то время сплотила их всех.
Они отвыкли бегать, и их шатало, как пьяных. Потом они попали в рабочий туннель и долго бежали вниз то по щиколотку в подземной реке, то по щебню, когда стали приближаться к зоне пуска. Но ни разу не ошиблись. И даже Клипса-Мясо — тупейшее из созданий, молча колыхался своим бульдожьим телом, наполняя туннель хриплыми вздохами, охами и ахами. Но за ним присматривал Хуго-немец, и этим все было сказано.
Им нужно было проникнуть во вспомогательную систему, где их ждал Пайс, и для этого надо было попасть в пусковую шахту.
За девять месяцев, которые казались ему вечностью, Он, как и все, научился видеть в темноте, и они все время выбирали левый поворот, боясь слишком далеко удалиться от главного ствола, и не совались в щели, которые ремонтные бригады перехватывали стяжками, или в слишком узкие проходы, которые образовывались спиралями раз за разом от многочисленных пусков. И в какой-то момент выскочили вдруг на гладкую поверхность и оказались на боковой площадке, огороженной ржавой оградой. Снизу бил яркий свет, и они увидели словно в дымке: ствол пусковой шахты, множество труб, оплетавших ее и убегавшихся во всех направлениях, ниже, на каждом из этажей, — фигуры пангинов в зеленых комбинезонах и черных сапогах и петралонов, сменивших свою кабинетную форму на пусковые серебристо-белые костюмы с панорамными масками. Отпрянули от испуга, от охватившего их головокружения. Дышали тяжело и хрипло, и только один Поп-викарий осторожно высунулся и жестом позвал его.