– Решение, достойное Последнего Пророка! – сухо заметила мать.
– Будем ждать здесь, – отрезал Ксерий, не обращаясь ни к кому конкретно.
Вскоре звуки ударов затихли, затихли и вопли. Скрип весел тоже умолк. На галере воцарилась необычная тишина. Над водой разносился собачий лай. Вдоль южного берега гонялись друг за другом ребятишки, прятались за перечными кустами, визжали. Но слышался и другой звук.
– Вы их слышите? – спросил Конфас.
– Да, слышу, – ответила Истрийя и вытянула шею, вглядываясь вперед, вверх по течению.
Теперь и Ксерий услышал слабый хор криков с дальнего берега. Он прищурился и вгляделся вдаль, туда, где Фай делал поворот и уходил в ложбину меж темных холмов. Ксерий пытался разглядеть баржу, везущую его новый памятник. Однако баржи было не видно.
– Быть может, – прошептал ему на ухо Скеаос, – нам стоит дождаться нового знака вашего величия на корме галеры, о Бог Людей?
Ксерий уже хотел было осадить главного советника за то, что лезет к нему с такой ерундой, но заколебался.
– Продолжай! – велел он, пристально вглядываясь в лицо старика.
Физиономия Скеаоса всегда напоминала ему вялое, скукоженное яблоко с двумя червоточинками блестящих черных глазок. Советник походил на престарелого младенца.
– Отсюда, о Бог Людей, ваш божественный памятник будет открываться постепенно, что позволит вашей матушке и племяннику…
Его личико скривилось, точно от боли. Ксерий поморщился, искоса взглянул на мать.
– Никто не смеет насмехаться над императором, слышишь, Скеаос?
– Конечно, Бог Людей! Разумеется… Однако если мы станем ждать на корме, ваш обелиск сразу предстанет перед нами во всем своем величии.
– Об этом я уже подумал!
– Разумеется, разумеется…
Ксерий обернулся к императрице и главнокомандующему.
– Идемте, матушка, – сказал он. – Давайте уйдем с солнца. Немного тени только украсит ваши черты.
Истрийя нахмурилась от неприкрытого оскорбления, но в целом, по всей видимости, вздохнула с облегчением. Солнце стояло в зените и палило не по сезону. Она поднялась со всем изяществом, какое позволяли оцепеневшие старческие конечности, и нехотя оперлась на предложенную руку сына. Конфас поднялся следом и пошел за ними. Ряды надушенных рабов и чиновников расступались, освобождая им путь. Все трое остановились у столов, что ломились от лакомств. Скеаос почтительно застыл на расстоянии. Матушка похвалила умение кухонных рабов, и Ксерий слегка оттаял. Она всегда хвалила его слуг, когда хотела извиниться за очередные неучтивые речи. Это был ее способ просить прощения. Ксерий подумал, что, возможно, сегодня она будет к нему снисходительнее.