вы об этом позабыли? – а мы только путаемся у него под ногами и норовим прикарманить обломки, что летят из-под молота. Майтанет превращает нас в нищих, бабушка! Пока он сделал все, что в его силах, чтобы нас ослабить. Именно за этим он призвал Багряных Шпилей, не правда ли? Чтобы не платить цену, которую мы назначили бы за Имперский Сайк!
– Избавь меня от детских пояснений, Конфас! Я еще не настолько стара и глупа.
Она обернулась к Ксерию, метнула на него уничтожающий взгляд. Должно быть, он не сумел скрыть насмешки.
– Ну хорошо, допустим, Кальмемунис, Тарщилка и несметные тысячи прочих воинов уничтожены. Паршивые овцы отбракованы. А что дальше, а, Ксерий?
Ксерий не сдержал улыбки. Такой план! Даже великий Икурей Конфас, и тот потрясен! А Майтанет… От этой мысли Ксерию захотелось захихикать, как слабоумному.
– Что дальше? Наш шрайя научится бояться. Уважать силу. Вся эта дребедень: жертвоприношения, гимны, красивые слова, – все окажется бессильным. Вы же сами сказали, матушка: богов нельзя подкупить!
– Зато тебя можно.
Ксерий рассмеялся.
– Разумеется! Если Майтанет велит своим Великим Именам подписать мой договор, поклясться вернуть империи все ее прежние провинции, тогда я дам им, – он повернулся к племяннику и слегка кивнул, – Льва Кийута.
– Великолепно! – воскликнул Конфас. – И как я сам не догадался? Одной рукой выпороть, другой приголубить. Блестяще, дядюшка! Священная война будет-таки нашей. Империя будет восстановлена!
Императрица смотрела на своих потомков с подозрением.
– Ну, что скажете, матушка?
Однако Истрийя перевела взгляд на главного советника.
– А ты, Скеаос, отчего-то не проронил ни слова.
– М-мне не к лицу открывать рот, когда говорят августейшие особы, императрица.
– Ах, вот как? Однако этот безумный план – твой, не так ли?
– Это мой план, матушка! – отрезал Ксерий, рассерженный подобным предположением. – А этот негодяй несколько недель подряд зудел, пытаясь меня отговорить.
Но не успел он это произнести, как осознал, что сделал грубую ошибку.
– Ах, вот как? И отчего же, Скеаос? Я, конечно, презираю тебя и то чрезмерное влияние, которое ты имеешь на моего сына, но тем не менее ты всегда казался мне человеком разумным. И какие же соображения ты можешь высказать на этот счет?
Скеаос беспомощно пялился на нее и молчал.
– Боишься за свою жизнь, верно, Скеаос? – вкрадчиво осведомилась Истрийя. – Правильно боишься. Правосудие моего сына не ведает ни пощады, ни логики. Но мне, Скеаос, бояться нечего. Старухи легче мирятся со смертью, чем старики. Мы приносим в мир жизнь и считаем, что мы перед ним в долгу. Что дается – то отбирается.