— Дитрих, а вот и они!
Таугер приподнялся, посмотрел на море.
— Да, это они, — эхом ответил он и вынул излучатель из руки Тран Ле Чин.
— Вам не расшифровать эти записи без меня, — дрогнувшим голосом сказал Никитский.
Но Дитрих снова удивил его — в последний раз.
— Если сильно достанут с расспросами, — сказал Таугер. — Вали все на меня, как на мертвого.
Он прижал дуло себе ко лбу и выстрелил. Влад зажмурился и отвернулся.
— Чтоб всю эту верность и предательство, силу и подлость, а особенно все государственные интересы и твой тевтонский кодекс чести забрал дьявол! — выпалил он в раскаленную пустоту. — И тебя самого, Таугер… А с меня хватит. Я буду смотреть на корабль. На прекрасный авианосец, который увезет меня отсюда!
Он открыл глаза. Но вместо авианосца, замершего на безопасном расстоянии от берега, белого сверкающего авианосца, с которого, как надеялся ученый, уже спускали шлюпку, Влад увидел совсем другой корабль.
Для современного военного корабля он был слишком мал. Но это был боевой корабль — нос его венчала грубо сделанная фигура, изображавшая оскаленную морду юя. Ладью сопровождал почетный эскорт из акул. Рыбы выпрыгивали из воды, кувыркаясь и забавляясь, как дельфины. На носу стоял рыжий мужчина во всем черном. Лицо его безобразила огромная черная язва. Она захватывала весь лоб и перечеркивала правую скулу.
“У меня солнечный удар, — подумал ученый, обливаясь холодным потом. Признать, что своим нелепым выкриком он призвал из морских глубин Локи, скандинавского сатану, бога убийц и предателей, означало сдаться безумию. — Полдня просидеть на открытом солнце. В местном климате — это чревато…”
Влад уже почти убедил себя в этом, когда “Нагльфар” ткнулся носом в песок. Локи дружески улыбнулся ученому.
— Это не я! — в ужасе закричал Влад. — Вам нужен он! Дитрих! Это он во всем виноват!
Локи отрицательно покачал головой и сделал приглашающий жест.
Влад попятился и запнулся о тела. Он упал, проехался лицом по черному мокрому песку. Песок оказался горьким и соленым. Отплевываясь, Влад поднял голову. Он увидел черную язву — вмятину от выстрела в упор, захватывавшую весь лоб и правую скулу Дитриха.
Синие, подернутые дымкой, как утреннее море, мертвые глаза Таугера смотрели прямо на ученого.