Первым делом мы откупорили бутылку и помянули боевых товарищей, которых уже нет с нами. Недоумение, возникшее по приезде, быстро рассеялось и забылось. После легкого ужина я показал Лоусону библиотеку.
— Чем же ты заполняешь свое время? — жмурясь от удовольствия, спросил Лоусон, когда мы удобно расположились за гостиным столиком, с сигарами и потягивали портвейн.
— Дел у меня не так много, — ответил я, — погулять, пострелять да порыбачить. Так себе: не жалуюсь, но скучаю.
— Тогда почему бы тебе не уехать?
— А куда? В этом доме я прожил всю жизнь. Правда, скажу тебе по секрету, я несколько раз пытался продать его с торгов. Не берут. Никто не хочет жить в провинции. Сейчас в больших городах на разрухе можно сколотить состояние. Лет через десять — пятнадцать кто-нибудь и купит мой дом, но тогда я буду уже стар и меня не сдвинешь ни за какие деньги.
— Тебе надо жениться, — улыбнулся Лоусон. — Найди себе женщину; с ними приятнее проводить время, чем сидеть одному.
— Где они, эти женщины? Всю жизнь собираюсь жениться, было бы на ком.
Так мы сидели и мирно беседовали часа два, пока Лоусон не сослался на усталость.
— Извини, старина Петер, но поездка стоила мне много сил.
Я постарался загладить свой промах:
— Действительно уже поздно. Последствия бессонницы: совершенно забываю, что другим нужен отдых.
Уединенная и праздная жизнь в последние месяцы стала сказываться: ночи я уже проводил не в постели, как все здоровые люди, а в кресле перед камином, ожидая рассвета, когда удавалось забыться на несколько часов…
Я показал Лоусону его комнату, пожелал спокойной ночи и вернулся к себе. Как обычно, сон не шел. Я завернулся в широкий халат, придвинул кресло поближе к огню и поудобнее уселся, вытянув ноги и уперев их в каминную решетку.
Настенные часы пробили два. Я закурил сигарету. Время тянулось медленно. Приглушенно постукивал маятник. Я смотрел на тлеющий огонек, приближающийся к моим губам. Незаметно меня охватила приятная дрема, голова свесилась на грудь, и сон почти смежил глаза, как вдруг во мне все насторожилось: я услышал шелест крадущихся по коридору шагов. На мгновение меня успокоила мысль, что Лоусон мог отправиться в ванную. Шаги замерли, и я почувствовал на себе тяжелый взгляд, от которого волосы зашевелились на голове. Подобное ощущение я много раз испытывал во время войны и в нескольких случаях был обязан ему жизнью.
Через минуту шаги стали удаляться, потом я услышал, как скрипнула лестница, и наступила тишина. Входная дверь отворилась и с шумом захлопнулась. Я вскочил и подбежал к окну. В темноте я разглядел спину торопливо шагающего человека. Он шел прямо к дороге. Конечно, я узнал его: это был Бен Лоусон. Я следил за его высокой фигурой, пока он не скрылся между деревьями, потом зажег спичку и посмотрел на часы: они показывали два тридцать.