Порывно встал, с бабушкой прощался почтительно, но не глядя в перепуганное мигающее лицо ее.
Непонятное в душе Дорочкиной смятение приход этого человека разбушевал. Глаза родные, родные, ласковые, то прямо в душу глядящие, то сразу пропадающие в своем каком-то мире, далеком и недоступном. А слова... Голосом, до жути похожим на голос Антона, только более мужественным голосом, слова странные говорит, будто в разных книгах сразу читает.
«Красивый какой. Простой. Только, видно, и у него горе свое. Тайное горе. Перемогает на людях. Не боится никого. К Антошику собирается. И, ведь, пойдет! Пойдет! Утешит милого мальчика. А мы здесь...»
Порыв безудержного стыда; стыда всех минувших дней. Встала. С подзеркальника шапочку взяла свою белую пушистую. Мысли зашептали.
«С ним пойду. С ним можно. В обиду не даст. Раиса потом... Да что потом? Сейчас меня мальчик мой милый ждет. Вот-то порадуется. И Виктор... Сколько лет о Викторе мечтал. К тебе иду, мальчик милый... Пусть потом Раиса со свету сживет. Да нет. Руки коротки. В Петербург!.. Только ты выздоровей, милый, милый... А Виктора пустят ли?»
- Дорофеюшка, куда ты это, матушка, сбираешься?
- Так. Гулять. Их вот провожу.
Дивился Яша, вокруг себя глядя. Но здесь говорить не хотел. Решил по пути сказать. А в Дорочке голосок маленький все настойчивее шепчет:
- Там видно будет. До дому дойду, а там видно будет.
Провожаемые невнятным бормотаньем вдовы Горюновой, вышли все трое. За угол завернули, чтоб на Набережную выйти. Мимо окон низких идут. Форточка открылась. Голос испуганный, жалкий из домика:
- И впрямь не вздумай, Дорофеюшка, туда иттить. Господь тебя сохрани...
- Не беспокойтесь, бабушка. Сохранит. Он таких любит. Душа у нее хорошая. Только увезу. Увезу! Addio!
Шли. Яша, шаги замедляя, говорил голосом срывающимся:
- Как же так ты пойдешь? А maman? Да она тебя, представь, просто-напросто не пустит. И потом вот что: ее ты видеть хочешь? Или к Антоше тем ходом? Тогда не сейчас. Она к нему часто заходит. А через полчаса обед. Тогда свободно.
Остановился Виктор. Тростью по тротуару заснеженному постукивая, сказал размеренно:
- К брату иду. Умирающего брата видеть хочу. Говорить с ним. Может быть, надо ему слово такое сказать. Слово. Слово сказать и у него спросить про одно. А от тех таиться не желаю. Но и видеть их также. Как выйдет. Мне все равно. К брату иду. Это случай, что брат умирающий в том вон доме лежит. Не пустят, говоришь? Кто меня не пустить может? Антон меня ждет. И Дорочку. Дорочка, тебе все равно откуда и как идти?
- Если его одного увижу, могу. Ну, чтоб вы еще. А если Раиса, не знаю, пойду ли. То есть не уверена в себе.