- Не бойся, Виктор, грусти своей. Так естественна она теперь, грусть твоя. Всем грустно. Всех как камнями завалило. Грусти, тоскуй, но не бойся. А ты боишься. Страх я в глазах твоих вижу.
Голову склоняла, чтоб видеть лицо любимого. Молчал.
- Виктор. Да, это тяжело. Будто в могилу дорогого кладут. Да что: будто! И то кладут, скольких кладут. И вместо панихидного пения дикари воют. Пляшут грязные, кровью перепачканные, и воют. Известия эти и меня полумертвою сделали. За людей страшно. И не верится уж... Николай вот не унывает. Николай стальной. Чем больше, говорит, мучеников, тем крепче стены новые стоять будут, Но многие вчера уж молчали. Ангел смерти летает. Но не страшись, не страшись! Знаю тебя. Ты печалью своей, ты слабостью своей силен. Слышишь? Ты силен. А кто силен, тот не трус. Виктор! Виктор! Я страх в глазах твоих вижу. Я не хочу ошибиться в тебе, Виктор. Не могу. Покажи мне себя настоящего. Проснись, Виктор.
Встала-вскочила с дивана, глазами бунтующая. Рукою нетрепетною по волосам его русым провела. И в глаза любимого заглянула сверху. Как с крыши в окна чердачные дома опустелого, разгромленного.
Молчал. Не двигался. И отошла, затихшая. Пальцы длинные свои, белые сжала!
- Это я его убил.
Сказал, туда же глядя в свое.
- Кого? Что? Виктор... Виктор...
- Я брата убил.
- Брата?
- Брат Антон умер. И это я его убил.
Подошла-подбежала. За руку взяла. Рука холодная никак не ответила. Голосом вспоминающим Зоя:
- Твой брат? Антон? Это тот, который стрелялся? Юлия тогда говорила. Вскользь говорила... В чем дело, Виктор? Почему ты? Не мучь себя. У тебя ум мешается. Скажи, скажи все. Я успокою. Ты сам над страхом своим улыбнешься.
- Антона я убил. Брата Антона. Раньше когда-то сестру убил... Надю...
И имя то Виктор прошептал шепотом дрожащим.
- Она недолго прожила бы. Может быть, полгода еще, может быть, месяц или день один. Но все же я убил Надю...
Опять шепотно мертво звякнуло слово это. И в никуда, в свой близкий ужас смотрел Виктор, и не видел Зою, и ей ли говорил:
- Убил. Она сама тогда сказала. И благодарила. И целовала. Но убил. Этот жил бы. Антон жил бы. Антон здоровый. У Антона не день отнял, не месяц. Убил и полстолетия отнял. Наши, коли смолоду здоровы, подолгу живут. Та одна была, и ужас смертный. И тяжело было. Теперь их двое. Оба придут. И не отойдут, пока... Страшно мне.
- Виктор, это ты первую свою картину вспомнил... Юлия говорила... Amor...
- Никакой такой картины не было. А та была, она... она. И ныне, и всегда. А теперь их двое. Убил и не отойдут... Убил.
Говорил голосом тусклым, но ровным. Будто читал слова, на холсте написанные, на картине неоконченной своей.