"Я больше никогда не смогу стать королевой, — думала она, медленно, точно слепая старуха, бредя в свои покои. — Я должна отречься от трона. Это будет честно… Бедный мой отец, любимый мой отец… Прости меня, прости…"
Позже Элея долго стояла у высоких перил каменного балкона, смотрела на море и в тысячный раз пыталась представить себе, как прощальники входят в дом Ваэльи, без усилий поднимают легкое тело и, завернув в белый саван, выносят прочь. Они не позволят следовать за повозкой, это запрещено. Ей останется только стоять в проеме двери — так чтобы никто не узнал принцессу за сумеречной вуалью вечернего полумрака — и смотреть им вослед.
Нет.
Нет. Нет. Нет!
Покуда у ее шута оставался хоть призрачный шанс вернуться, она не могла позволить прощальникам забрать его.
3
Поздно вечером, когда Элея уже расплела косу, вежливый стук в дверь отвлек ее от созерцания своего бледного лица в слишком уж правдивом зеркале.
Она со вздохом встала и, пройдя через всю комнату, отворила высокую створку, ожидая увидеть одну из своих служанок. Они как раз вышли, чтобы принести горячей воды для вечернего умывания и теплого молока с кухни.
На пороге стоял отец…
И был он вовсе не таков, как утром. Давиан будто снял ту невидимую корону, которая неизменно покоилась на его царственной голове. Элея робко отступила, пропуская его внутрь.
— Прости, я тревожу тебя столь поздно… — отец прошел в комнату и остановился у камина. — Сердце мое не в силах выносить твою печаль, дитя мое. Ты можешь прятать ее как угодно глубоко. Но я-то прекрасно знаю, что на самом деле с тобой происходит. Весь день я думал об этом… — Элея видела, как нелегко королю говорить. Он думал об этом не весь день, а гораздо дольше. С того самого часа, когда птица принесла горестные вести из Золотой. — Я… вспоминал твою мать, Элея. Пытался представить себе, как бы я поступил, случись с ней такая же беда, как и с Патриком… Это… жестокий выбор, — отец глубоко вздохнул и по привычке потянулся за трубкой, но вспомнил, что сидит не у себя в кабинете — рука его совершила какое-то странное движение и легла на край каминной полки.
Элея молчала. Сама она неоднократно утешала себя малодушной мыслью, мол, будь на месте шута королева Таэна, речи велись бы совсем другие… О том, как сильно любил Давиан свою жену, знали все. Но Патрик не был супругом принцессы Элеи. Он не был даже ее подданным. Просто пришлый шут. Да, герой, но… по сути — никто.
— Папа…
Король протянул к ней руки, и Элея шагнула ему навстречу, прижалась к старому темному камзолу, пропахшему табаком и дымом. Совсем как в детстве, когда объятия отца казались спасением от любых бед. — Я чувствую себя такой беспомощной, такой глупой… недостойной своего титула. Мое сердце словно проткнули раскаленной иглой… — она не видела больше смысла скрывать это… Но и выразить словами все, происходившее в душе, было невозможно. Может быть, именно поэтому Элея вдруг сказала то, чего говорить не собиралась и не должна была: — Отец… Патрик ведь наделен Даром. Он — маг… истинный маг. Не ведун, не лекарь-самоучка… Он — маг от рождения, отмеченный богами… — и зажмурилась, испугавшись того, что произнесла. Ваэлья строго-настрого запретила открывать тайну шута кому-либо. Хотя теперь-то… какая уже разница?