Ваэлья была тысячу раз права, когда говорила, что этот путь не покажется ее воспитаннице легким…
Отбросив мысли о том, чтоб прилечь и забыться, Элея решительно встала и направилась к сваленным у порога в кучу вещам. В хижине было темно: крохотное оконце, прорубленное под потолком, смотрело в темное, почти ночное небо. Огонь же только начал разгораться. В его свете она достала всю посуду и выставила на стол. Одеяла отнесла к топчану, а в углу нашла тощую метелку и принялась сметать сор — плотно утоптанный земляной пол был покрыт обрывками коры, сухими листьями и звериным пометом. Это вовсе не соответствовало ее пониманию домашнего уюта. Когда дверь вновь отворилась, Элея услышала изумленный возглас. Шут застыл на пороге с котелком в одной руке и охапкой сучьев в другой. Озаренный огненными сполохами, он смотрел на нее так, словно вместо принцессы увидел вдруг степного духа.
— Ваше Высочество! Вы чего?! — он свалил сучья у очага и, брякнув котелок на стол, стремительно подошел к Элее. — Что вы делаете? Зачем? Мне бы сказали!
Она огорченно посмотрела на него. Он не понимал…
— Патрик, я больше не наследница. Или ты забыл? В этой степи все равны… Я не желаю больше быть вам обузой. И не буду. Не для этого я здесь.
Недоумение на лице у Шута было совершенно неподдельным.
— А для чего же? — спросил он напрямую.
— Быть может, для того, чтобы научиться быть не только принцессой, — ей казалось эти слова прозвучат весомо, однако Пат все равно хмурился и смотрел неодобрительно. Идея не пришлась ему по вкусу. Но прежде чем, шут начал перечить, Элея сердито оборвала разговор: — Довольно! Я так устала спорить… Неужели ты не видишь этого? Не понимаешь? — он жалобно захлопал глазами. — Все только тем и заняты, что учат меня, как вести себя, как говорить, жить, дышать! Я больше не наследница! Позволь мне самой решать, что я должна делать и чего не должна!
Чем дольше она говорила, тем сильней вытягивалось его лицо, пока наконец Элее не стало стыдно за свою горячность и несдержанность. Уж кто-кто, а Патрик меньше всего был виноват в том, что душа ее по-прежнему оставалась скована правилами приличий и предписаниями этикета.
— Ну ладно… — пробормотал он, отводя глаза. — Делайте, что хотите.
— Пат! — Элея не дала ему отвернуться, схватила за рукав. — Постой! Не сердись на меня… Прошу… Лучше покажи в следующий раз, как огонь разводить. В моих покоях это всегда делали слуги… И позволь мне узнать, как ты определяешь готовность мяса…
В эту ночь она спала особенно крепко, потому что наконец не мерзла и не поджимала ноги, отчаянно пытаясь согреться. Лежанка в степной хижине показалась ей самой настоящей периной.