Глухо застонав от бессильной тоски, он завернулся в плащ с головой и… уснул.
А когда проснулся, сумерки, прежде царившие за окном, давно обернулись непроглядной чернотой ночи. В комнате никого не было, друзья наверняка спустились вниз, чтобы поужинать. Шут вздохнул и решил, что надо бы к ним присоединиться. Но ополаскивая лицо в умывальнике, угораздился заглянуть в небольшое зеркало, висевшее над чашей. И скривился от отвращения. Светлая бородка — иначе это недоразумение и не назвать — успела порядком отрасти и, вопреки расхожему предрассудку, мужской красы она Шуту вовсе не добавила, только нелепости.
Поэтому прежде, чем идти в харчевню, он вызвал давешнюю служанку и за пару медяков получил вполне годную бритву и пузырек с настойкой травы кру. И то и другое ему было выдано исключительно для одноразного использования, ибо у этих принадлежностей имелся законный владелец — служанкин муж и местный повар в одном лице. Поэтому Шут сделал все очень старательно и пообещал себе завтра же купить целую бутыль настойки кру, чтобы подобное безобразие более не портило и без того слишком несерьезного лица.
Спутники его, между тем, и в самом деле придавались наслаждению горячей пищей. Друзья сидели за отдельным столом в углу просторной комнаты, освещенной множеством масляных фонарей. Привешеные к балкам невысокого потолка, фонари эти давали вполне достаточно света, чтобы без труда разглядеть съедобна ли местная пища. Не всякое заведение могло позволить себе такую роскошь, многие хозяева предпочитали довольствоваться одним только огнем главного очага, на котором зачастую еще и готовили. И это было вполне оправдано, учитывая, что экономили не только на масле для фонарей… В тарелках тоже вместо говядины запросто могла оказаться бродячая собака из ближайшей подворотни.
Так что на этот раз они удачно выбрали, где остановиться.
Кайза встретил Шута доброй усмешкой и тут же налил ему полный кубок рубинового напитка.
— Пей, Зумана! — ухмыльнулся он. — Может, хоть вино сделает тебя чуток решительней!
Но что-то в этот вечер у Шута не было ни аппетита на жареную утку, ни жажды на славное дорское. Сидя перед остывающей едой, он впервые за последние дни посмел взглянуть в лицо своей королевы. И уже не мог оторвать от него глаз. Знал, что это неприлично, навязчиво, но… пока Хирга с Кайзой стучали бокалами и вкусно жевали, Шут мучительно искал в этом милом родном лице ответ на терзавшие его вопросы. Сама Элея смотрела все больше в тарелку, хотя содержимое этой посудины, похоже, было последним, что волновало принцессу. Подобно Шуту она лишь вяло ковыряла давно остывшее рагу и в мыслях была далека от своих спутников.