"Патрик…"
Патрик… Это имя всегда казалось ей таким подходящим для шута. Таким ласковым и звучным, что хотелось произносить его, как заклинание.
Наконец Элея нашла в себе силы оторваться от дверного косяка и подойти ближе. В тусклом свете, едва исходящем от огарка, шут походил на ребенка с лицом старика. И хотя спал он очень крепко, это лицо было искажено болью и страхом. Страхом таким, что у изможденного шута достало сил сжаться в комок подобно испуганному зверенышу.
"Бедный мой, милый Патрик… Что же такого с тобой сделали?"
Элея подняла одеяло и, бережно укрыла шута, подоткнув лоскутные края, как когда-то это делала ее мама. Нежно прикоснулась ладонью к исхудавшей щеке… И почти сразу же лицо любимого мага утратило гримасу отчаяния, напряжение покинуло его, равно как и все тело спящего. Вскоре дыхание шута стало глубже, а спустя еще пару минут он распрямил руки и ноги, свободно вытянувшись под одеялом. Все это время Элея, склонившись над ним, ласково гладила своего шута по голове и тихо пела старую колыбельную песню, которая, конечно, тоже досталась ей от матери… Пела и плакала, улыбаясь сквозь слезы. Еще никогда в жизни ей не приходилось испытывать такого глубокого безграничного счастья.
А потом, уже в который раз за эту долгую ночь, сон коснулся и сознания принцессы. Почти бездумно она пересела с кровати в кресло, где прежде провела столько горестных часов, и уснула едва ли не в тот же миг…
Последнее, что Элея слышала перед тем, как глубокая пучина сна без сновидений поглотила ее сознание, был громкий крик петуха, возвещающий скорый рассвет.
Часть вторая
В плену сновидений
1
Свет…
Яркий солнечный свет щекотал глаза сквозь сомкнутые веки.
Как давно не было света…
Он глубоко, будто первый раз в жизни вдохнул и осторожно приподнял ресницы.
Незнакомая комната… Цветное одеяло… И королева.
"Элея…"
Не поднимая головы с подушки, все еще плывя в нежном сиянии дремотной неги, он смотрел на безмятежное лицо Ее Величества, робко пытаясь осознать происходящее. Понять, где он и отчего рядом с ним королева… Шут чувствовал себя таким легким, таким свободным от всего — от мыслей, чувств, даже собственного тела. И созерцание прекрасного образа королевы наполнял его душу необъяснимой теплотой, которой Шут не искал ни определения, ни причин.
Но в следующий миг что-то неуловимо изменилось — случайный звук ли за окном или потемневшее вдруг небо стало тому причиной — и пелена блаженного неведения тотчас оказалась разорвана в клочья обрывками воспоминаний столь ужасных, что они могли быть только кошмарным сном. Шут вздрогнул всем телом, широко распахнув глаза, которые больше не видели ни королевы, ни комнаты. Сердце горячо забилось, наполняя дыхание жаром.