Экипаж вроде бы не пострадал. Над башней показался и скинул вниз ноги Зенкевич. Высунулась еще голова в шлеме. Из своего люка вылез механик-водитель. Кадмиевое пятно прыгало в глазах Кочергина. Подбежав, он, жадно глотая воздух, молча встал у моторного отделения танка рядом с механиком. Никто сразу не заметил, что вдруг зашуршал ветер в стеблях сухого бурьяна, с разных сторон, как тракторы в поле, издалека заурчали моторами танки. «Мессершмитты» исчезли.
На уровне глаз на броне лежали растерзанные тела расчета сорокапятки. Не сразу удалось понять, где сержант. Пепельно-серая кожа с черным мазком усов обтянула скулы, сливаясь с фоном изрытого, перемешанного с землей снега за танком. Вместо ног кровавое месиво под обугленной бахромой иссеченной осколками шинели с оторванным углом полы. Они стащили шлемы. Кочергину было не до того, что кто-то, стоявший в башне рядом с Игорьком, этого не сделал и, брезгливо морщась, смотрел сверху на тела убитых. А был это новый стрелок-радист экипажа старшего сержанта Зенкевича лейтенант Лубенок.
— В машину! Скорее! — очнулся Кочергин. — У сбитого «юнкерса» я видел пилотов, они далеко не ушли!
Опустившись в башню, Кочергин встал на откинутое сиденье рядом с Сашей. «Восьмая», медленно вращая катки, поворачивала к пикировщику. За ней беспечно подрыгивала сорокапятка, расчет которой недвижно лежал, как на знамени, на запекшейся корке крови, прикипевшей к горячей броне моторного отделения танка.
* * *
Когда немецкие танки глубоко вклинились в оборону Верхне-Кумского, два из них вышли на КП подполковника Диасамидзе. Он в этот момент, как всегда в минуту крайней опасности, стал особенно расчетлив и нетороплив в движениях. «Не по обстановке», — с некоторым раздражением подумал начальник штаба полка капитан Быков. Для защиты КП Быков предусмотрительно оставил три расчета противотанковых ружей и теперь принялся непосредственно направлять их действия. Кренящийся то на один, то на другой бок ближайший танк, преодолевая исковерканные бомбежкой окопы, неотвратимо приближаясь, будто вынюхивая землю, как хоботом, качавшимся и опускавшимся все ниже пушечным стволом, показал сверлящее жерло в центре набалдашника дульного тормоза. Из-под днища в землю с силой били две мощных дымных струи, оба пулемета огненными плетьми ударили по брустверу КП. Первый номер одного из расчетов, бросив ружье, схватился за глаза, забитые землей. Случившийся рядом Быков, поймав ружье, поспешно выстрелил по танку.
Солидный, уравновешенный начальник штаба, расходясь в этом со своим ровесником, замполитом Судоргиным, внутренне полагал, что молодой Диасамидзе, даже как-то немного не по-военному, уж слишком популярен в полку, особенно у молодежи. Причинами почти театрального успеха этого живого и сильного человека он считал прежде всего его незаурядную внешность и оригинальность и еще — манеру хлестко шутить со всеми, без учета звания и должности. Внутренне Быков всего этого не одобрял и в первый момент воспринял, как уж совсем в данных обстоятельствах неуместную шутку, брошенный ему подполковником через плечо приказ отправиться на запасной КП. Если кому и следовало туда отправиться, так это самому Диасамидзе и несколько раньше, подумал Быков, снова стреляя по наползавшему на КП танку. Сам капитан Быков обычно не терял чувства дистанции между собой и подчиненными и тем более между собой и начальством. Шутки он очень редко принимал, во всяком случае — не с лету, как Диасамидзе. Впрочем, начальник штаба внешне разделял общее отношение в полку к его командиру, про себя именуя джигитом горячего и импульсивного подполковника.