— По машинам! — взбираясь на танк, крикнул Ибрагимов. — Кочергин — на связь! — И опустил крышку люка.
По команде «бобик» помчался в сторону дороги от Верхне-Кумского на Новоаксайский, к штабному автобусу, укрытому в Песчаной балке. Там был только водитель Миша. Кочергин развернул башенку назад и тут же схватился за бинокль. Всю шкалу делений, без интервалов, заняла накатная волна серо-желтой брони.
«Не меньше батальона и еще столько же мотопехоты. Вот где без артиллеристов никак! Сейчас это усвоим! И в первом ряду — тяжелые танки!..»
Они тут же, с больших дистанций, открыли огонь. Из удалявшегося от балки броневичка Кочергин увидел змеящуюся линию желтых вспышек. Склон, обрамленный горящим бурьяном, полосовали черные мазки разрывов. В лицо с силой плеснуло теплым воздухом. За спиной грохнуло.
«Во черт, и на меня перекрестье наложили! А может, перелет? Этак без чердака оставят!» — мотнул головой на разрыв Кочергин.
Ибрагимов решительно принял неравный бой. Его танки, резко разворачиваясь, вели беглый фланговый огонь через балку, поднимаясь к ее вершине параллельным с немцами курсом. Зрелище захватывало, и, когда броневичок нырнул в поперечную складку местности, Кочергин, не оборачиваясь, дотронулся подошвой до спины Шелунцова. «Бобик» притормозил. Теперь, опершись локтями на диск, можно было отлично рассмотреть боевые порядки гитлеровцев. Четкая шкала делений накладывалась на расплывавшиеся в поле зрения бинокля ближайшие стебли бурьяна. Их трепал ветер, и Кочергин приподнялся выше, чтобы они не застили. Сизая дымка затягивала балку, разделявшую танки. Потянуло едким душком бездымного пороха. По степи, сшибаясь, перекатывались пушечные громы, больно ударяя в уши.
«Да-а, не менее шести танков на наш один… Ага! Два накрылись!» — отметил лейтенант султаны дыма, поплывшие над рядами немецких машин.
«Батарея! Почему молчит?» — пронзила мысль.
Вдруг там, где рвали воздух пушки невидных из лощинки тридцатьчетверок, тоже взмыла спираль тяжелого, жирного дыма и стала круто изгибаться по ветру.
«Кто горит? Ибрагимов, Зенкевич, Вулых?.. Почему, разорви их, молчат артиллеристы?..»
— Иван Гаврилович, — обернулся он к тревожно следящему за боем с крыла броневичка Шелунцову, — поворачивай по этой впадине к вершине балки. Туда, верно, машины Ибрагимова отходить будут. Куда ж еще? Только посматривай! По ходу слева, в поселке Восьмое марта, вроде б немцы.
— Тогда несдобровать: встретят «хлебом-солью», — хлопнул тот дверцей.
Две тридцатьчетверки под острым углом постепенно сближались с броневичком. Башни повернуты назад, в открытых люках торчат головы командиров машин. В прыгающий в руках бинокль Кочергин торопился рассмотреть лица, но никто не обернулся, неотрывно провожая глазами немецкие танки и бронетранспортеры. Те, не опасаясь больше фланговых атак, удаляясь, разворачивались на север, в сторону дымных туч над Верхне-Кумским. Оттуда по-прежнему доносилась канонада, так же как далекое эхо боя в пойме Аксая. Кочергин оглянулся на сигнал «виллиса». Броневичок притормозил. Бережнов привстал с переднего сиденья, вглядываясь в приближавшиеся танки. За его спиной раскачивалось длинное «удилище» антенны танковой рации.