Гость развел руками, видно, пытаясь сформулировать:
- Да, но я знаю, что слышу свое. Вернее, я знаю свое, я его отличаю. И раньше было только это. А сейчас - еще и чужое. Чужие строчки, не мои. Мне их и дописывать не хочется. Они не мне... не для меня.
- Сами по себе строчки, понимаешь ли, ни о чем не говорят. Мне нужно тебя осмотреть, все это обсудить, а это разговор не на один час, и подробный, не на бегу. Если ты хочешь, то я готов. Но если говорить в общем - тебе, вот именно тебе, стоит быть осторожнее. Больше спать, меньше работать, меньше нервничать.
- Ну ладно. Спасибо, Андрей, - кивнул. - Я дня через три-четыре забегу и лишних часа два на это выкрою. И спать... постараюсь. Это вещи серьезные, и манкировать ими я не буду.
Проверил карманы, замотал шарф потуже.
- Я ведь стихи, представь, начал писать по конспиративной надобности - богема же. Не думал, что привыкну.
- Записывать. Ты же сам говорил - оно было раньше, всегда?
- Записывать, запоминать... переводить. Сейчас это где-то посредине между привычкой и потребностью.
"Что ему сказать - ведь пугать его нельзя, не стоит? - задумался Реформатский. - Все мы уже который год живем под таким давлением, что малейшая изначальная склонность к болезни может прорасти в полное, тяжелое умственное расстройство, и ничего в этом не будет удивительного. У людей на улицах физиономии одна лучше другой - непроизвольные подергивания мышц, лица-маски, обнаженные белки глаз, оскалы или застывшие ухмылки. Нездоровая раздражительность или, напротив, тупая апатия, топящая в отчаянии. Готовность поверить в любой бред, подхватить любую безумную идею и нести дальше. Это еще не эпидемия безумия, это своего рода норма. Норма для осажденного города, - а мы сейчас в осажденном городе, осажденном морозами, голодом, страхом.
Напряжение, авитаминозы, недостаток света, перенесенная "желтуха" еще не так часто прорываются психозами, чаще становятся почвой, на которой каждая мелочь, сломанная спичка, оказывается последней соломинкой. Из-за чего там застрелился мальчик, по которому доктор Реформатский писал заключение о самоубийстве в состоянии умопомрачения? С утюгом не поладил?
Но вот весной... а впрочем, если все удастся, об и этом можно будет позаботиться..."
- Я понимаю, что сейчас все сдвинуто. Но мне же решения принимать. Так что давай, действительно, - я зайду, ты посмотришь, а потом поговорим, - вывел Андрея Ефремовича из задумчивости гость; нужно было последить за собой - в последнее время сам доктор слишком часто погружался в глубокие размышления в неподходящий момент.