В ее наготе было нечто такое… неукротимое и обезоруживающее.
Однако я не мог указывать ей, как вести себя в собственном доме. Она разделась, тут же стянула с меня компрессионный костюм и пробежалась пальцами по складкам обожженной кожи, как будто на ощупь запоминая изгибы.
— Мне нравятся красные шрамы. Ты знаешь, раньше горгулий красили в яркие цвета, чтобы выделить их черты…
Марианн Энгел отошла к одной из статуй и провела пальцами по ней, точно так же как только что по мне. Я следил за движениями ее рук и представлял ручей, который тысячу лет бежит по камням. Она показала на глубокие линии под глазами одного из чудищ.
— Видишь, какие резкие черты? Чтобы выделить тени, создать глубину… Когда прихожане смотрят вверх, на горгулью, они этого даже не различают.
— А зачем тогда?
— Ведь на наши работы смотрит и Бог.
Во время позирования я чувствовал себя более обнаженным, чем в любом порнофильме; первый сеанс можно было вынести только благодаря его краткости. Компрессионный костюм мне разрешалось снимать не больше чем на пятнадцать минут, и Марианн Энгел всегда учитывала этот промежуток. Пусть работа пойдет медленно; я был уверен, что впереди у нас годы.
В конце каждого сеанса она показывала мне, что сегодня сделала, и мы делились мыслями. Однажды она небрежно упомянула, затушив сигарету:
— Не забывай, что скоро Хэллоуин и вечеринка.
— Какая вечеринка? Впервые слышу.
— А вот и нет, — возразила она. — В прошлом году, в больнице, я обещала, что мы пойдем на праздник, помнишь?
— Это было так давно!
— Год — это не так уж долго, но я предлагаю тебе сделку. Ты согласишься пойти в обмен на новую историю?
— О чем будет история?
— Тебе должно очень понравиться. О Сигурде, моем знакомом викинге. Хоть с тех пор прошли долгие годы…
Ребенок-сирота в Исландии девятого века — пожалуй, худший из всех возможных раскладов для жизни. Родители Сигурда Сигурдссона прибыли с севера, с первой волной иммигрантов, и решили, что земля здесь обладает странной красотой и подходит для семейной жизни.
Но Сигурду было лишь девять лет, когда отец его исчез в ледяных полях, а вскоре и мать уснула и больше уж не проснулась. Мальчик унаследовал семейные земли и попытался пробиться в жизни, но безуспешно: уж слишком был молод. Вскоре он уже добывал пропитание, разделывая выброшенных на берег дохлых китов.
Честно говоря, это был неплохой навык: плоть шла в пищу, ворвань — в светильники, а кости — на самые разные предметы обихода. Все это Сигурд продавал — тем и жил. Однако чего-то ему не хватало — несмотря на малолетство, он понимал, что всю жизнь за счет мертвых китов не проживешь. Сигурд всегда мечтал стать сильным и смелым.