На моих глазах она перестала обращать внимание на Бугацу; забывала помогать мне принимать ванну. Она отодвигала тарелки с приготовленными мной обедами; она не положила подарок от Святого Николая в мои оставленные на подоконнике ботинки. Я бездействовал. Она выкуривала сотню сигарет за день; не меняла диски в плеере. Она банками поглощала растворимый кофе; она забывала смыть кровь с пальцев. На моих глазах тело ее таяло; я наблюдал, как вваливаются щеки, как еще больше темнеют глаза; она разучилась складывать слова в связные предложения.
«От тебя нет» — есть! — «толку».
Я умолял ее передохнуть, но она все твердила, что время не ждет. Теперь работать приходилось быстро не только из-за статуй, но и по приказам ее Трех Наставников.
Япозвонил Грегору и Саюри — больше ничего придумать не смог. Они попытались ее вразумить, но с тем же успехом можно было говорить со стенами. Я даже не уверен, заметила ли Марианн Энгел их приход. Когда я попытался добиться помощи Джек, она перевела разговор на то, как мешает ситуация лично ей.
— У меня больше нету места в галерее, а она все шлет и шлет свои статуи! Знаешь, в Рождество они не очень продаются!
Я швырнул телефонную трубку и пошел прямиком к аптечке за морфием и спокойствием.
Мне пришлось нанять рабочих, чтобы вынести лишние статуи из подвала во двор.
Я был против этого, надеялся, что, когда в мастерской закончится место, Марианн Энгел придется остановиться; она настаивала. Я пытался возражать — она закричала на непонятном языке, и мне пришлось уступить. Надвигалось что-то ужасное.
— Ты не можешь продолжать столько работать.
— Мои чудовища — божественное знамение…
— Ты вся в крови! Давай я тебя искупаю?
— Кровь жизни…
— Может, поешь? — упрашивал я. — От тебя одна тень осталась!
— Я превращаюсь в чистое ничто. Это прекрасно!
— Если ты заболеешь, не сможешь помогать гротескам…
— Заболею и возрадуюсь, ибо Господь тогда меня вспомнит!
Она отказывалась подниматься наверх, принимать ванну или спать. Я дожидался, когда она ляжет ничком на камень, чтобы готовиться к следующей статуе, и начинал таскать в подвал ведра теплой воды и мыло. Если она не хочет идти мыться, я сам приду ее мыть.
Мочалка по телу — словно машина по «лежачим полицейским». Серая влага капала на пол, вычерчивая узоры в пыли мастерской. В углу повизгивала Бугаца.
Я перевернул Марианн Энгел на бок, чтобы протереть спину, и вытатуированные ангельские крылья словно осели исхудавшей кожей.
Джек ничем мне не помогала, но едва ли могла не заметить эту лихорадочную резьбу, тем более что галерея ее переполнилась статуями. Чем дольше Джек не предлагала помощи, которой я не просил, тем сильнее становилась моя обида. Не в силах больше сдерживать злость, я примчался к ней в галерею и, даже не поздоровавшись, потребовал сделать хоть что-нибудь.