Иногда меня замечает отец Шенаган, машет мне рукой, и я всегда машу в ответ. Я решил, что не буду его не любить, хоть он и священник.
После тренировок Грегор заезжает за Саюри, и мы втроем пьем чай. На последней встрече я им рассказал, что эту книгу опубликуют. Они и понятия не имели, что я что-то писал; я хранил секрет, ведь я не знал, как поступлю, когда закончу. Но, в отличие от списков «Ада», принял решение выпустить эту книгу в свет. Я по-прежнему не уверен, правильно ли поступаю — все время передумываю по новой, — однако молчание слишком болезненно.
Моих друзей эта новость очень обрадовала, хотя Саюри и призналась, что еще гораздо медленнее читает по-английски, чем хотела бы. А потом порывисто взяла мужа за руку, словно ее посетила восхитительнейшая мысль.
— Подожди-ка! А ты будешь мне читать перед сном? Мы тогда одновременно все прочтем!
Грегор засмущался от публичных нежностей, но я заверил его, что мысль прекрасная. И добавил:
— Может, вы узнаете историю моего свадебного подарка. Я больше, чем мои шрамы.
Вернувшись домой после исчезновения Марианн Энгел — уже после того как впервые обратился в полицию, — я спустился вниз, в мастерскую, и прочитал то, что вырезала Марианн Энгел на пьедестале моей статуи.
Du bist min, ich bin din:
des solt du gewis sin,
du bist beslozzen in minem herzen,
verlorn ist daz sluzzelin:
du muost och immer darinne sin.
«Ты мой, я твоя — даже не сомневайся. Ты был заперт в моем сердце, и ключ от него выкинули; и здесь ты должен остаться навсегда».
Лебрехт Бахеншванц создал первый известный перевод на немецкий язык «Божественной комедии» («Die gottliche Komodie») между 1767 и 1769 годами, а принадлежащий мне перевод Inferno по меньшей мере на четыреста лет старше. Это поразительный факт, но едва ли он доказывает, что Марианн Энгел перевела книгу в первой половине четырнадцатого века; он всего лишь означает, что кто-то перевел. Но если не Марианн Энгел была переводчиком, откуда же в ее сейфовой ячейке появилась книга? Как получилось, что рукописи удалось просуществовать целых семь веков, без всяких указаний на ее существование? Ни этого, ни многого другого я не знаю.
Я так подробно распространяюсь про немецкий перевод, что вам может показаться, будто в оригинале на итальянском нет ничего особенного, кроме возраста. Уверяю вас, ничто не может быть дальше от действительности. На рукописи имеется несколько физических дефектов, которые, хотя и снижают денежную ценность книги, представляют для меня значительный интерес.
Когда-то книга явно побывала в огне. Края страниц подпалились, но пламя не проникло глубоко, не тронуло текст.