День отъезда. Тут и там прощание с друзьями, веселые напутствия уже отслуживших солдат. С самого утра ощущение какого-то лихорадочного опьянения, а впереди – новая, неведомая жизнь.
В этот последний день Аррошкоа буквально не отходил от Рамунчо; он сам вызвался отвезти его в своей повозке в Сен-Жан-де-Люз и постарался выехать на закате, чтобы как раз поспеть к ночному поезду.
Когда наконец неумолимо наступил вечер, Франкита пришла проводить сына на площадь, где его уже ждала повозка Дечарри. И тут выдержка изменила ей, лицо ее исказилось от боли; он же изо всех сил старался сохранять лихой и бесшабашный вид, как это и следует новобранцу, отбывающему в свой полк.
– Подвиньтесь-ка немножко, Аррошкоа, – сказала она вдруг, – я доеду с вами до часовни Сен-Биченчо, а оттуда вернусь пешком.
Повозка тронулась и покатилась по дороге в лучах заходящего солнца, заливавшего все вокруг великолепием своих золотых и медно-красных лучей.
Они миновали дубовую рощу, затем часовню Биченчо, но Франкита решила ехать дальше. Оттягивая момент окончательной разлуки, на каждом повороте она говорила, что проводит его еще немного.
– Ну вот, матушка, – нежно сказал ей Рамунчо, – на вершине холма Иссариц вы сойдете. Слышишь, Аррошкоа, ты остановишься там, где я тебе скажу; я не хочу, чтобы мама ехала дальше.
На холме Иссариц лошадь сама замедлила шаг. Мать и сын, с глазами полными слез, сидели рука в руке, а повозка катилась так тихо и торжественно, будто поднималась к какой-то неведомой голгофе.[45]
Наконец на вершине холма Аррошкоа, который, казалось, утратил дар речи, слегка натянул поводья и тихонько, словно через силу решаясь дать этот скорбный сигнал, крикнул: «Стой!» – и повозка остановилась.
Тогда, не говоря ни слова, Рамунчо спрыгнул на дорогу, помог сойти матери, поцеловал ее долгим нежным поцелуем, потом снова легко вскочил на сиденье:
– Давай, Аррошкоа, поехали, погоняй свою лошадь! Повозка понеслась вниз по склону, и через две секунды он уже потерял из виду ту, что стояла, глядя ему вслед, с лицом, залитым слезами.
Теперь они удалялись друг от друга, Франкита и ее сын. Они двигались в разные стороны по эчезарской дороге среди розового вереска и пожелтевших папоротников в сиянии заходящего солнца. Она медленно поднималась к своему жилищу, навстречу ей попадались то группы возвращающихся домой крестьян, то стада, погоняемые в золотистом свете вечера маленькими пастухами в беретах. А он спускался все быстрее и быстрее по уже темнеющим долинам к подножию гор, где проходила железная дорога.