Через полгода ты встретил Мелинду, красу и гордость инвестиционных банков, Мелинду — деловой костюм, Мелинду — очки в проволочной оправе, которая вечно поигрывала бокалом "шардоннэ" и провоцировала тебя расплетать эту пепельную косичку у нее на шее. Ее голос наполнял твое молчание, а иногда даже касался этого молчания изнутри, того места в твоем сознании, сердце и печени, где только люди из фильмов ходили, говорили и занимались любовью в безмолвных тенях.
Мелинда, на фотографию которой тебе надо посмотреть, чтобы вспомнить ее лицо.
Мелинда — твоя первая жена.
Ничего не изменилось в кабинке N7: четыре фанерные стены и потолок, пластиковая, привинченная к стене скамейка напротив щели для монет — чулан монашеской простоты, залитый холодным светом телевизионного экрана. Телевизор и ее первая видеолента, "Вчетвером", ждали в кабинке, ждали, пока вернется Делакорт. Это было летом восемьдесят третьего, и после обеда с тремя мартини, которыми спрыснули соглашение в очередном судебном процессе, Делакорт заметил, что идет вдоль Четырнадцатой улицы, глядя, как очередной ее древний дом падает жертвой чугунной бабы. Три этажа красного кирпича и грязных окон, пристанище стриптиз-баров и массажных салонов, переломились пополам и разлетелись в пыль. За ними последней костяшкой домино свалится книжный магазин для взрослых, и квартал станет чист и готов для секретарских приемных и акционерных контор.
Случайно это было или неизбежно, но он нашел переулок, ведущий из августовского солнца в Страну замочных скважин. Слишком легко возвращались старые привычки. Скомканные доллары из карманов штанов превратились в четвертаки, и он пошел к кабинке N7 с беспокойной уверенностью: она ждет его там, ее там давно нет, и разочарование проникало в него, пока шел бессюжетный фильм, где сталкивались случайно безымянные тела в безымянной комнате. Исполнитель главной мужской роли, Рон Джереми с усами, разыгрывал глупую сексуальную комедию с рядом безжизненных тел, пока доллар, второй, третий, четвертый не вытаскивали финальную сцену — этот жиголо и последняя из его завоеваний, шлюховатая Амбер Линн катаются по простыням на кровати в студии звукозаписи. Сквозь луч прожектора входит французская горничная в черном тюле и кружевах и изображает удивление, безмолвно шевеля губами. Из-за решетчатой двери она подглядывает, как из-за ширмы, за извивающимися любовниками, и от их судорог ее пальцы непроизвольно касаются ее груди, живота и уходят вниз, между ног. И нет сомнения, что это — она. Волосы черные, стриженая грива, как у Фонды в "Клюте", и она уже не худая, а стройная, она движется изящно, без усилий, и она такими опытными движениями расстегивает пуговицы своей одежды, обнажая расцветающее тело, все еще такое молодое, такое бледное, хрупкое и все же так наполненное желанием: ее рот и ее тугая тьма поглощают ее пальцы с такой самозабвенной радостью.