Потом она раздумалась о том, почему ей не понравился такой истинный красавец, как Алим, в то время когда нравились мужчины гораздо хуже его. Но на этот вопрос она не сумела себе ответить, хотя он был достаточно ясен.
Марья Даниловна обладала страстным темпераментом, сильной волей, активной натурой. Как бы в дополнение к этому ее характеру ей требовались люди со слабой волей, пассивные, бесцветные. Таковыми были Реполовский, Стрешнев, теперь Орлов, с его робкой душой и робкой улыбкой. Сильные характеры были не по ней. Воля сильного человека непременно бы столкнулась с ее волей и сокрушила бы ее. Может быть, поэтому не любила она и Петра, несмотря на все, что он дал ей и чем возвысил ее. И именно своей робостью, пассивностью своего характера нравился ей мягкий Орлов, к которому она чувствовала в последнее время все большее и большее влечение.
Мысли ее вернулись к Петру.
Она знала, что он любит ее. Сколько уже времени продолжается эта любовь! Значит, это не мимолетная вспышка, а прочная связь, основанная на прочном чувстве.
Она умеет влиять на него, держать его в своей власти, вероятно, именно потому, что не увлекается им, не теряет головы, не любит его и может хладнокровно и рассудительно управлять собой.
Мечты ее разгорались.
Кто знает, что будет дальше? Может быть, ее ждет еще более высокое положение.
Здесь мечты ее останавливались. Ах, если бы это было возможно! Как бы она показала себя Меншикову и всем, всем этим надменным или низкопоклонным людишкам!
Картины, одна заманчивее другой, всплывали в ее кружившейся от нездоровья и от нездоровых грезь голове.
Но вдруг она насторожилась.
Знакомые твердые шаги раздались за дверью.
Это — царь, явившийся к ней в час обычного своего посещения.
Он имел обыкновение входить не стучась и не спросясь, обыкновенно подходил к ней, целовал ее и садился рядом с ней.
Он и на этот раз сделал то же, обнял и поцеловал ее, но не сел.
Лицо его было бледнее обыкновенного, и брови хмуро насуплены.
— Здравствуй, Машенька, — сказал он отрывисто.
— Здравствуй. Ты нездоров?
— Напротив. Мне только что говорили, что ты нездорова.
— Да, я чувствую себя нехорошо. Недужится что‑то. Садись же.
— Нет, я не сяду.
Она подняла брови в изумлении.
— Почему же? — спросила она.
— Мне некогда, — сухо сказал он, — я занят, меня ждут дела.
— А!.. — протянула она, и лицо ее приняло недовольное выражение. — Так ты оставляешь меня одну?
— Жаль, но так должно. Ежели же ты хочешь наградить меня за утраченное время, в которое ты не увидишь меня, то сделать это легко.
— Как? — спросила она.