Но мало‑помалу настроение, в котором пастор пришел сюда, стало у него проходить и глаза его теряли постепенно свое печальное выражение.
— Ну, что скажешь, Феликс? — обратился он к офицеру. — Надолго ли к нам?
— Не знаю, отец мой. День‑два, вероятно, пробуду, если до тех пор не возьмут города.
Он замолчал как бы в нерешимости, колеблясь тотчас же сказать о том, что наполняло его сердце. Но потом, после минутного колебания, он решился.
— Матушка, — обращаясь к старухе, сказал он дрогнувшим голосом, — вам известно, что Марта и я любим друг друга, любим горячо и давно, давно уже… Матушка, вы приняли ее в свой дом и с первого дня пребывания ее вы стали относиться к ней, как к дочери. Вы знаете, так же, как знают это и пастор Глюк, и все наши домашние, что и она относится к вам, как к матери, и ко всем нам, как к родным…
— Конечно, мы знаем это и все очень любим ее, — сказала старуха.
— И, как только окончится война, вам следует повенчаться, — вставил пастор, приветливо кивнув головой. — Я и повенчаю вас, дети мои.
— Я согласна, Феликс, — проговорила старуха. — Марта, приди обними меня, дочь моя!
Марта кинулась к ней на шею.
— Но зачем же нам ждать окончания войны? — окончательно набравшись храбрости, проговорил офицер.
— Но не хочешь же ты сказать, — удивленно возразил пастор, — что это следует сделать немедленно!
— Отчего же нет, отец мой?
— И даже, может быть, сейчас же? — засмеялся пастор.
— Отчего и не сейчас?
— Под этот грохот пушек?
— Ну да!
Пастор встал, подошел к офицеру и, понизив голос и отведя его в сторону, сказал ему:
— Ты говоришь это серьезно, Феликс?
— О да, батюшка, совершенно серьезно.
Пастор зорко посмотрел ему в глаза.
— Признаюсь, друг мой, эта поспешность в такую необычную минуту меня несколько смущает. Я не хочу допустить мысли…
Пастор не договорил, но недоговоренную им мысль офицер прочел в его глазах.
— О, господин пастор! — почти с негодованием воскликнул он. — Как могли вы это подумать! Марта — чистая девушка, и я слишком горячо люблю ее…
— Прости меня, дитя мое. Прости старику его дурную мысль. Я очень устал, и мой ум плохо соображает. Но почему ты так торопишься с этой свадьбой?
— Потому, отец мой, что я могу быть убит или взят в плен. Я не хочу уйти отсюда, не будучи обрученным с Мартой. Мне было бы тяжело умирать в сознании, что она чужая.
— Так, друг мой. Ты прав.
— Матушка, господин пастор согласен! — радостно вскрикнул Феликс. — Благословите же нас и обручите сейчас же.
— Ну вот, наконец дожила я до такой радости! — сказала старушка. — Мой первый муж, а твой покойный отец, царство ему небесное! — мой дорогой Рабе, радуется теперь, глядя с горных высот на радость своего единственного сына. Марта, пойди, принеси Библию господину пастору!