— Нужно хорошо знать царя, чтобы ведать, какое обращение вести с ним… — задумчиво проговорила Марья Даниловна.
— Так вот, красавица моя, и не мог я прибыть к тебе в нужное время, доколе не освободился от своего кузова. Ну, а ты, скажешь ли ты что‑нибудь доброе? Когда же решишь меня, красавица? Будешь ты любить меня? Позволишь ли любить себя?
— Нет, князь… — твердо проговорила она.
Меншиков удивился.
— Отчего? — спросил он.
— Ты мне не нравишься, — просто ответила Марья Даниловна.
— Чем же?
— Глаза твои не такие, как мне нужно, и нос не такой, и кошель у тебя туго завязан.
— Я развяжу его для тебя, — ответил Меншиков, отличавшийся скупостью.
Марья Даниловна недоверчиво улыбнулась и возразила:
— Но глаза‑то ты не переменишь! Другого носа себе не приставишь? Нет, нет… Я не люблю тебя. Да и что ты сделал такого, чтобы я могла полюбить тебя? Сколько времени прошу ко двору меня представить, а ты что? вряд ли и думаешь об этом!
— Надобно ждать случая. Дело нелегкое, и так оно просто не делается, — ответил Меншиков, насупившись и злобно блеснув на нее глазами, так как его всегда очень обижали эти разговоры Марьи Даниловны о его наружности.
Он помолчал немного, и потом, как бы нехотя, заговорил:
— Я несколько раз пытался. Но тщетно. Царица уклоняется.
— Царица! — вскрикнула Марья Даниловна. — Много слышала я о царице, но толку добиться не могла. Расскажи, князь, правду — кто она, как попала к тебе, как сделалась царицей?
— Изволь. Это очень просто случилось. Видишь ли, фельдмаршал привез ее из Мариенбурга, где взял ее в плен. Увидал ее у меня царь, и зело понравилась она ему миловидной наружностью и веселым нравом.
Во время этого рассказа Марья Даниловна то бледнела, то краснела и выражала очевидное волнение.
— Что с тобой? — с удивлением глядя на Гамильтон, спросил Меншиков.
— Ничего, ничего, — торопливо ответила она, — так ты сказываешь, что ее привезли из Мариенбурга?..
— Так.
— А как же ее имя‑то настоящее было?
— Марта.
Марья Даниловна чуть не вскрикнула и прислонилась головой о высокую спинку кресла.
— Марта, — чуть слышно прошептала она, — так это — Марта!..
И вдруг, неожиданно переменив тон и придя в себя, она спросила князя:
— А скажи мне, можно ли где‑нибудь видеть императрицу?
— Она гуляет часто в парке, по утрам. Итак, Марья Даниловна, это твое последнее слово? — спросил Меншиков, собираясь уходить.
— Какое мое слово? — машинально, как бы не понимая вопроса, проговорила она.
Но он строго сказал:
— Смотри, Марья Даниловна, я человек сильный и ссориться со мной негоже…
— Не сердись же, князь, и ты на меня. Я сегодня не в себе. Поговорим как‑нибудь ужо…