Даже смотреть на этакую чистоту и порядок - уже удовольствие. Федя достал одно берестяное лукошко и положил на чурку. У стены избушки, опять же под навесом, поленница сухих дров - не одним днем живет охотник. Федя передвинул щеколду и открыл дверь избушки. Изнутри пахнуло знакомым запахом сажи, как всегда, когда топят по-черному. Свет, пробивающийся через крохотное окошко, освещал покрытые лосиной шкурой нары, печку-каменку в углу, а над топкой два березовых крюка, закрепленных проволоками к потолку. На таких крюках можно котел и пониже к огню опустить, и повыше поднять, чтоб варево не перекипело, но и не остыло. Около каменки остаток сухого полена на лучину. И под нарами сухие дрова. В стене напротив - светец, воткнутый в щель, в пальцах светца торчал конец лучины, а под ним пустое корытце - есть куда падать огаркам. И стол и скамьи рублены из плах и обтесаны острым топором. Не поленился хозяин.
Но хозяина давненько тут не было, чувствовалась застоялая затхлость.
- Каменку топим,- сказал Федя.- Утку варим, воздух меняем, да? Ты с котелок иди за водой, я печь топить. Ага?
- Понял, Федя. Пёрт - котелок, что ты достал с чердака. Я принесу воды. Так и будем учиться, я по-зырянски, ты по-русски. Бур?- улыбнулся Илья.
- Корошо, я русский, ты зырянский,- засмеялся Федя.
Илья вышел, а Федя, выбирая дрова помельче, заложил их в каменку, высек своим огнивом огонь, разжег бересту и сунул в печку, такие сухие дрова быстро запылают. Открыл дымоволок и тоже вышел на волю. Вместе с Ильей они быстро развели небольшой костерик, пока избушка протапливается и каменка дымит, суп сварится на костре. И Федя совсем успокоился, все теперь вокруг было свое, родное, привычное; стало хорошо и радостно, словно он вернулся в родные края после долгой отлучки, даже сонливость и усталость - все прошло. После нефтяной вышки и дурацкой стрельбы этот маленький лесной домик с жиденькой струйкой белого дымка, этот костеришко на лесной поляне были так милы и близки его сердцу, будто он уже дома.
И только теперь с необыкновенной силой, как внезапный резкий звук в лесу, пронеслась в душе его тоска - понимание, что один-единственный меткий выстрел с берега мог бы оборвать навсегда его простую, привычную жизнь и все, чем он так дорожит в этой жизни.
Федя ощипал утку, поставил варить, потом зашел в избушку. Сухие дрова в каменке сгорели быстро, синими и светло-зелеными лепестками пылали большие угли. От камней веяло жаром. Больше подкладывать дров не надо, спать при открытых дверях теперь в самый раз; и тепло, и чистый воздух из соснового бора промоет усталые легкие. Они сидели вместе с Ильей на кондовой скамье, рядышком, и молчали. Тихо потрескивал костерок. Успокаивающе побулькивал в котле суп, щекоча ноздри вкусным запахом. Федя попробовал утку кончиком ножа, бросил соли, затем спустился к лодке, принес зипун и шабур, постелить ли, накрыться - сгодятся. Принес из избы миску и большую ложку. И лишь повесив на таганок котелок с чаем, расшевелил Илью. Того окончательно сморило, он, кажется, не сразу и Федю узнал. Ели нехотя, от усталости, но потом еда разбудила их, оба весело хлебали суп, хрустя сухарями. Первым ложку положил Илья, довольный, вытирая усы.