Поразмыслив, Дремов позвал артиллериста. Через несколько минут прогремело несколько отдельных выстрелов.
* * *
Возвратившись с переднего края, Заикин не пошел в блиндаж. Опустившись на остывшую траву рядом с входом и поглядывая в сторону второй роты, он яростно ударил кулаком по земле. «Это как же? Опять получается, что немчура верх взяла! Ну, гады!» Потом долго сидел молча, подтянув к подбородку колени. А когда в расположении второй роты вспыхнула очередная огневая схватка — вскочил как ужаленный. Сбросив с плеч плащ-палатку, крикнул:
— Кузьмич, за мной!
Выбравшись из своей ячейки, ординарец бросился следом за своим командиром.
Заикин бежал изо всех сил, но, оказавшись за лощиной, на подступах к опорному пункту Супруна, вдруг остановился. Там схватки уже как не бывало. Все враз стихло.
— Что за дьявольщина? — посмотрел он на Кузьмича. Тот молчал. Через несколько секунд чуть ли не рядом послышалась команда Супруна:
— Сержант! Пулемет на позицию, а это дерьмо выбрасывай подальше, чтобы не смердило!
Заикин догадался, что рота полностью очистила от противника свой опорный пункт, и в душе похвалил Супруна за проявленное упорство, а тронувшись с места, услышал окрик:
— Ты, Зинка, не приставай! Не до тебя!
Остановившись, комбат подумал: «Ей-то что здесь надо?»
Заикин был вообще против посылки в боевые части «слабого пола» и при случае без стеснений заявлял: «Что за солдат в юбке? Не бабье это дело, война».
— Что за девчонка тут бегает? Развел детский сад! — подойдя, спросил он у ротного.
Зина знала комбата мало. Прибыв в батальон ранней весной, она за все прошедшее время видела его всего несколько раз, да и то издали. Но она знала, что Заикин пользуется авторитетом и уважением не только среди своих подчиненных, но и всего личного состава полка. Особенно много хорошего о нем говорили старослужащие бойцы, прошедшие рядом с ним по дорогам войны многие трудные версты.
Как-то ей пришлось слышать разговор о своем комбате раненых солдат, забравшихся в кусты рядом с палаткой медпункта; «…Этот не оставит в беде, а насчет того, что крутоват, то с нашим братом часто по-другому и нельзя. Размазню, слабачка солдаты на войне не стерпят, а за этим в огонь пойдут».
И вот теперь она столкнулась с комбатом, как говорится, нос к носу и, услышав его пренебрежительное слово о себе, остановилась как оглушенная, а когда спазм несколько прошел, с возмущением проговорила:
— Во-первых, товарищ комбат, никакая я вам не девчонка, а санинструктор батальонного медпункта. К тому же у меня и имя есть, и фамилия. Во-вторых, никакой тут не детский сад, а служба медицинская. — Зина умолкла. В ее больших, по-детски широко открытых, возмущенных глазах вспыхнула жгучая обида. Сдерживая себя, она сквозь слезы прошептала: — И как вам не стыдно, сами ничего не знаете, а сразу обижать…