И никто не обратил внимания на троих желтокожих, вышедших из дверей фешенебельного «Найл Хилтон». То ли китайцы, то ли корейцы, кто их разберёт. Один, что постарше, — с козлиной бородкой, остальные — гладко выбритые, зато с волосами до плеч. И все трое — в одинаковых мешковатых плащах.
Родня? Сослуживцы? Друзья?
Скорее всего, отец семейства и взрослые сыновья. Если так, то сыновья старику удались. Крепкие, широкоплечие, двигаются словно барсы. Спокойные, вежливые… и только в глубине глаз мерцают очень опасные искорки. Случись что — порвут. Не подведут любимого папашу…
Азиаты прошлись по набережной, вдохнули запахи ночной реки и, окончательно убедившись, что никому не интересны, остановили чёрно-белое каирское такси. Хлопнули дверцы, тихо охнули сиденья…
Водитель, узнав маршрут, несколько удивился. А впрочем — ладно, за три стофунтовые[26] он отвезёт кого угодно хоть на край света. Хотят эти неверные экзотики на ночь глядя — они её получат. В самом полном объёме.
Хрипло заревел мотор, щёлкнул крестовиной кардан. Старенький, видевший виды «Фиат» тронулся с места. Поехали — по сумасшедшим каирским мостовым, в плотном, несмотря на ночное время, потоке, мимо прохожих, расцвеченных витрин, незапамятно древних фасадов…
Водитель мастерски вписывался в уличные турбулентности, пассажиры молчали, томик Корана, устроенный на торпеде, мерно елозил в такт движению. Из допотопной магнитолы нескончаемо струилась щемящая песня, и было ясно без перевода, что поют о любви:
Хабиби, хабиби, хабиби…
[27]Небо над ночным Каиром было необыкновенно ясным, призрачно таинственным, в яркой россыпи звёзд. К полной луне тянулись шпили минаретов, у горизонта росла Цитадель, выстроенная самим Салах эт-Дином[28] на вершине горы Муккатам. К её подножию и вела дорога, по которой ехало такси.
Мимо квартала Хан эль-Халили, минуя знаменитую средневековую мечеть Аль-Асхар с её богословским университетом… Путь лежал в Город Мёртвых — бесчисленное скопище надгробий, склепов и могил времён Фатимидов и мамлюков. Город Мёртвых был очень обширен и пользовался, как любое кладбище, весьма дурной репутацией.
И, как водится, до этой репутации не было дела не только природе, но и некоторым людям. В дремучих зарослях акаций и пальм угадывались остовы мечетей и мавзолеев, звонко перекликались беспечные ночные птицы… Под деревьями кое-где горели костры, и отсветы пламени играли на человеческих лицах, мрачных, осунувшихся, не располагающих к знакомству. На лицах этих словно было написано: мёртвые, они без претензий, могут и потесниться. В воздухе, ощутимо плотном, висели запахи земли, прели и готовившейся на огне кошары — жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один Аллах ведает чего. Да уж, эстакузы, гебны и кебабов из мяса молодого козлёнка здесь не ели.