Вот я теперь и думаю: почему он меня уговаривает здоровьем не брезговать, ногу лечить?
Вайс сказал, что Дитриху нужен инвалид для организации диверсии.
Гвоздь, подумав, объявил:
— Говорят, немцы мастаки резать. И ежели под новокаином, как зубы дерут, — ничего, стерпим ради дела, раз им вот так вот инвалид требуется.
— Да ты что?
— Ничего, — сказал Гвоздь. — Просто прикидываю. — Потер ладонью колено.
— Болит ушиб, все равно нога плохо гнется.
— Я не могу тебе такое разрешить, Гвоздь поднял лицо, посмотрел испытующе:
— А мне товарищ Барышев прямо сказал: "Желаешь добровольно — пожалуйста.
А приказывать такое нельзя. " Так вот, без вашего приказа. На основе одной личной инициативы. — Добавил насмешливо: — И капитану Дитриху будет очень приятно. Зачем же его обижать, если он за такую любезность меня в особую группу как главного втиснет?
Иоганн попросил взволнованно:
— ты меня прости, пожалуйста, Тихон Лукич, что я тебя так холодно встретил.
— А что?— удивился Гвоздь. — Правильно! В тайник не доложился. Допустил нарушение, Все точно. — Подмигнул: — Я сразу понял, как ты мне велел докладывать. какой серьезный разговор будет. Дисциплина в нашем деле — первая вещь. — Сказал успокаивающе: — А насчет ноги моей вы не беспокойтесь. Может, еще сохраним на память о детстве. Если, конечно, она донимать меня не будет, а то вроде оглобли торчит, в колене не гнется. Такая штука тоже вроде бы ни к чему.
— Пока я не вернусь, — строго приказал Вайс, — никаких госпиталей.
— Если вы тут главный начальник — пожалуйста, — уклончиво сказал Гвоздь.
Спросил лукаво: — Так, может, теперь всежтаки поздороваемся?
Иоганн обнял Гвоздя, прошептал:
— Понимаешь, я так рад тебя видеть!
— Ну, еще бы, — сказал Гвоздь. — Все один и один, а теперь нас здесь уже двое советских. значит. сила. — И стал рассказывать о Москве.
Белый, чистый снег. Светлое, ясное, глубокое, как в летний день небо.
Сосны с розоватыми стволами и нежно-зеленой хвоей не концах разлапистых ветвей. Студеный, словно ключевая вода. воздух, и на скорлупе снежного наста солнечные цветные искры. Иоганн вел машину на большой скорости не только потому, что должен был спешить в поместье баронессы к своей подопечной, — стремительное движение отвечало его душевному состоянию.
Встреча с Гвоздем глубоко взволновала его.
Тихон Лукич. после того, как Родина вернула себе его. стал совсем иным.
Изменилось выражение лица, спокойной уверенностью веяло от его плечистой фигуры, появился живой блеск в мертвенно- тусклых прежде глазах. И эта перемена в Гвозде была столь разительной. что даже тревожила Иоганна: не вызовет ли она подозрения у немцев?