Для него люди были странными существами, разрушителями, чье поведение он был не в силах постичь. И они не хотели его понимать, как бы он ни старался вразумительно и ясно говорить словами, о которых точно знал, что они единственно правильные.
Имелось много причин, почему он не пользовался другими словами. В течение первых лет жизни он находился под строгим надзором бабушки, и никто не позаботился сказать ему, что стол — это стол, а кровать — кровать. И позже, когда он сам догадался о названиях предметов, он уже больше не доверял словам. Слишком много среди них было ошибочных, слишком много — не поддающихся классификации и несколько — относящихся непонятно к кому. Как он мог называть Труду мамой, если Альберт Крессманн этим словом называл Тею, Дитер Клой — Ренату, а на дворе Лесслеров оно относилось к Антонии?
Горюя по Труде, он полночи пролежал на животе на заиндевевшей траве, пытаясь раскопать голыми руками жесткую, промерзшую землю. В какой-то момент он сдался, пролез под забором в бывший сад Герты Франкен, который никогда не был настоящим садом. Он искал ее в густом кустарнике, слонялся в зарослях, жалобно стонал и плакал в ночи «прекрасно?», в то время как отец рыскал по местности в его поисках.
Безнадежное предприятие. Якоб даже не знал, в каком направлении улизнул сын. В то время как Бен, спотыкаясь, бродил по воронке, Якоб бежал к перекрестку, решив, что Бен выберет путь, по которому уехало такси с Трудой. В ушах шумел и свистел ветер, каждый крик оборачивая в фарс. Но Якоб продолжал изо всех сил кричать, напрягая легкие, водить лучом карманного фонаря в ночи и бороться с порывами ветра.
Затем Якоб побежал к воронке, к пролеску и обратно. Больше всего его беспокоило, что на Бене была надета только тонкая фланелевая пижама. А он, несмотря на физическое напряжение, мерз даже в толстой куртке на подкладке. Мысль о том, что Бен умрет от холода, не покидала его.
Только в пять часов утра Якоб нашел сына под грушей, промерзшего до костей, лязгавшего зубами, дрожавшего всем телом. Он помог ему встать, надел на него свою куртку, дотащил до дома, усадил в горячую ванну и затем уложил в кровать.
В то время как Труда лежала на операционном столе, Антония, склонившись над Беном, взглянула на показания термометра и решила, что необходимо вызвать врача. Однако, кроме свечек, понижающих температуру, и обертывания икр, врач не дал никакого совета.
Весь день и всю ночь Якоб просидел у кровати сына, время от времени засыпая на минуту и просыпаясь каждый раз, когда Бен начинал метаться, стонать, плакать или внезапно кричать: «Руки прочь! Сволочь!»