Человек, рожденный женой, скуден днями, но скорбью богат,
он выходит и никнет, как цветок, ускользает, как тень, и не устоит.
Да, для дерева надежда есть, что оно, и срубленное, оживет
и побеги станет пускать вновь.
А человек умирает - и нет его, отходит - и где его искать?
Если воды в озере пропадут, иссякнет и высохнет ручей,
так человек-ложится, и не встанет вновь,
не проснется до скончания небес,
не воспрянет от сна своего.
Иов 14,1 сл.
Поэтому все было сосредоточено на посюстороннем, на пути от колыбели до могилы.
В религиозно-историческом плане это сыграло немаловажную роль. Отсутствие веры в бессмертие укрепляло чувство неповторимой ценности жизни и земных дел. Если человек хотел познать полноту бытия в отпущенный ему срок, он должен был творить добро и удаляться от зла. Здесь, пока он жив, он и пожинал все плоды им совершенного. Эти жесткие рамки явились одним из величайших духовных испытаний Израиля, в то же время они предохранили его от мечтательного спиритуализма.
Так садовник иногда ограждает со всех сторон растение, чтобы укрепить его.
Кто знает, не имеет ли ослабление чувства бессмертия в наши дни такого же провиденциального смысла? Ведь верой в иной мир слишком часто злоупотребляли в ущерб нравственным требованиям религии. Характерно, что Евангелие мало говорит о посмертии, хотя оно постоянно подразумевается. Это значит, чго мысль о вечности не должна вытеснять у людей мысли о нравственных задачах временной жизни.
Однако нельзя не признать, что ограничение человека лишь кратким отрезком бытия колебало уверенность в божественной справедливости. Действие Промысла оказывалось невероятно суженным, а порой почти совсем прекращалось. А без Промысла - библейскую веру нельзя себе представить.
Правда, остроту этого противоречия иудеи ощутили не сразу. В древние времена, когда личностное самосознание только еще пробуждалось, они довольствовались тем, что высшая правда совершается в жизни всего народа. Бог был прежде всего Хранителем и Спасителем нации как целого. Ее благоденствие или невзгоды находились в прямой зависимости от верности Завету. Те же, кому этого казалось мало, могли надеяться на торжество справедливости в судьбе их детей или отдаленных потомков(2).
С наступлением новой эпохи встал вопрос уже не о народе, но о конкретной личности. Ведь она находилась совсем в ином положении, нежели род или нация. Те могли существовать веками, а для личности все обрывалось с гибелью тела. Поскольку же Шеол равнял и правых и виновных идея воздаяния теряла всякий смысл.