Фрозе рассказал, с каким восторгом встретила Лаушкина команда. Все знали, что о нем уже и по начальству доложено как о пропавшем без вести. И, провожая в последний путь двух своих товарищей, моряки мысленно прощались и с третьим.
— Ну, теперь тебе, Вася, уж не утонуть до самой смерти! — радовались друзья «воскрешению» удачливого турбиниста.
Да, возвращение Лаушкина — большая радость. Сразу как-то и усталость забылась. Потянуло заняться делом, отложив неприятные переживания до другого раза.
Пошли с помощником по кораблю. Везде тихо — команда отдыхает. Спят и размещенные по всем кубрикам обитатели затопленного пятого, специалисты электромеханической боевой части. Но аварийная партия Колягина бодрствует, никому не передоверяя присмотр за подпорами, расставленными и в четвертом кубрике, и в румпельном отделении, и у дизеля. В корме возникла особая вахта, не регламентированная пока никакими расписаниями, но едва ли не самая ответственная на корабле. И нести ее теперь надо до тех пор, пока «Ташкент» не станет на кильблоки дока.
Не до сна, конечно, и старшему инженер-механику. Его застаю за письменным столом в каюте. Рядом, на диванчике — комиссар. Сурин без кителя, в одной майке, но снять тяжелую кобуру с наганом, видно, забыл, сидит при оружии. На столе развернуты «Таблицы непотопляемости».
— Можем идти своим ходом, можем! — решительно говорит Павел Петрович, вставая мне навстречу. — Но предельный ход двенадцать узлов. Больше нельзя: корма лежит на гребных валах. А на ремонт — не меньше месяца. Даже при самых благоприятных условиях…
Не успел я досказать комиссару и механику о том, что нас собираются ставить на ремонт в Одессе, как с вахтенного поста у трапа донеслись четыре коротких звонка — условный сигнал о прибытии большого начальства. Кто бы это мог быть в такой час? Недоумевая, спешу к трапу.
На борт уверенно поднимается высокая фигура в темном кожаном реглане. Присмотревшись, узнаю вице-адмирала Гордея Ивановича Левченко, заместителя наркома. Я слышал, что он прибыл в Одессу с какими-то поручениями от высшего командования, но увидеть его на корабле не ожидал.
— Показывайте, командир, где пробоина, — сказал адмирал, и я повел его прямо от трапа к местам повреждений.
Гордей Иванович с полчаса ходит по кормовым помещениям, выясняет у меня и у подоспевшего Сурина разные подробности. На «Ташкенте» он впервые, но ориентируется легко. Может быть, потому, что долго служил на эсминцах. Закончив осмотр, спрашивает:
— Что предполагаете делать, командир?
Я доложил свои соображения насчет дока в Севастополе, а также решение командира базы.