Лев Анатольевич рассказал, что пикирующие бомбардировщики атаковали в тот день и другие эсминцы. Но, те корабли отделались легче, может быть, потому, что поддерживали огнем друг друга. Да и зенитное вооружение на новых эсминцах все же сильнее. Но еще два корабля — «Беспощадный» и «Безупречный» — получили повреждения. И эти эсминцы «лечат» теперь рабочие Морзавода.
Контр-адмирал с горечью говорил, что наши корабли тяжело расплачиваются за несовершенство своей противовоздушной обороны. Несколько стволов мелкокалиберных зениток да пулеметы — недостаточная защита от групповых атак современных бомбардировщиков. И истребителей нужно больше, чтобы прикрывать корабли с воздуха, особенно если они действуют у побережья.
Меня стали навещать Сергеев, Орловский, Фрозе. Пришел лейтенант Макухин и рассказал, как он воевал под Григорьевкой. В качестве высадочных средств туда брали катера и барказы с кораблей, остававшихся в Севастополе. Взяли и наш барказ. Макухин пошел его командиром, краснофлотцы Романов и Черноусов рулевым и мотористом. После высадки десанта они своим ходом привели барказ в Севастополь.
Потом в госпиталь повалили целыми группами старшины и краснофлотцы. Чуть не каждый — с букетом цветов… Иногда они появлялись в такое время, когда вроде и не полагалось быть посетителям. Спросишь: «Как же вы сюда проникли?» А гости отшучиваются — морская, мол, смекалка матросу всегда поможет, и начинают рассказывать корабельные новости.
Однажды вслед за такими неурочными визитерами в палату вошел начальник хирургического отделения Николай Тимофеевич Натока. Человек веселый и добрый, он в этот раз явно старался выглядеть рассерженным.
— Жалуюсь на ваших подчиненных, товарищ капитан третьего ранга, официально начал Николай Тимофеевич с порога. — Вся эта компания, видите ли, опять перелезла через забор. Факт засвидетельствован вахтером и сестрой-хозяйкой…
Дальше Натока не выдержал строгого тона и рассмеялся. Сердиться всерьез он, наверное, не умел. Но мне, конечно, пришлось настоятельно попросить «ташкентцев» не нарушать больше госпитального порядка.
А что люди шли и когда можно, и когда нельзя, — радостно волновало и, думаю, было самым лучшим лекарством. Приходили ведь не только те, кого я знал еще по другим кораблям или с кем успел на «Ташкенте» познакомиться поближе. На лидере почти триста пятьдесят человек, не считая прикомандированных. И были, конечно, краснофлотцы, с которыми мне за полгода не привелось толком поговорить. Но навещали и такие.
Причем многие, как мне становилось известно, наводили у врачей обстоятельнейшие справки о моем здоровье. Уже после я узнал: когда мои дела пошли на поправку, матросы сопоставляли получаемые в госпитале сведения о примерных сроках моей выписки со сроками ремонта… Их беспокоило, не получится ли так, что вести «Ташкент» в новые боевые походы придется не мне, а кому-то другому.