Несколькими днями раньше навестивший меня Иван Иванович Орловский рассказал, что «ташкентцы», защищавшие Одессу в рядах морской пехоты, уже вернулись в Севастополь и дали знать о себе на корабль. Они в казармах Учебного отряда на Корабельной, где формируются новые морские бригады.
Ремонт на «Ташкенте» шел к концу. Я сказал Ивану Ивановичу, что буду добиваться скорейшей выписки — пора на корабль. Однако врачи предписали мне провести еще десять дней в ялтинском филиале госпиталя — бывшем военном санатории. Так в октябре 1941 года я впервые увидел Ялту. Застал ее тихой, малолюдной и тревожной.
Вообще пора была самая неподходящая для отдыха. Тяжелая обстановка сложилась под Москвой. Крым оказался отрезанным, и все повторяли слово «Перекоп», а что там, на перешейке, никто в Ялте толком не знал.
Шел четвертый день из назначенных мне десяти, когда в санаторном садике передо мною неожиданно предстал Сергей Константинович Фрозе. Я сразу понял: что-то произошло. Не такое было время, чтобы приезжать сюда из Севастополя без крайней необходимости.
— Товарищ командир, я за вами! — объявил Фрозе с ходу и, оглянувшись, продолжал вполголоса: — Дела неважные. Кажется, немцы уже в Крыму… «Ташкент» вывели из дока. Стоим в Южной бухте у заводской стенки. Предполагается контрольный выход, но, наверно, уже некогда. Собирайтесь, товарищ командир! У меня машина командующего эскадрой…
Через несколько минут черная «эмка» Льва Анатольевича Владимирского уже вывозила нас на Севастопольское шоссе.
В Севастополе отправился прежде всего на линкор, еще стоявший на своем обычном месте. Командующий эскадрой встретил приветливо и сердечно.
— Извините, что вытребовал досрочно, — сказал Лев Анатольевич. — Но обстановка — сами понимаете… Как рука? Как вообще себя чувствуете? Прямо говорите: управлять кораблем сможете, если, к примеру, завтра в поход?
— Смогу, товарищ адмирал!
Владимирский сообщил, что корабли эскадры решено рассредоточить по портам кавказского побережья.
— И всем нашим морякам должно быть ясно, — продолжал он, — это не эвакуация Севастополя. Мы все время будем сюда приходить. Но корабли надо беречь. Базироваться им целесообразнее там, где не падают бомбы.
«Ташкент» я застал в полном порядке. Места повреждений в корме трудно было даже отыскать. Исчез и гофр в районе полубака. Все стало, как прежде. Непривычно для меня выглядел лишь ют: к знакомым палубным сооружениям прибавилась невысокая, длинностволая зенитная башня. Из-за нее на юте стало как-то теснее.
Но было заметно, что к этому «приемышу», появившемуся на корабле не по проекту и «сверх штата», экипаж питает самые теплые чувства. Их вызывала и необычная история «башни смеха», и общая уверенность в том, что она очень пригодится. А шутливое прозвище, данное четвертой башне, выражало отнюдь не иронию, скорее — ласку.