— Я знаю, о чём ты думаешь, — сказал Луар. — Ты думаешь, что я… должен сделать так, как хочет мама? Стать студентом?
Отец задумчиво повертел в пальцах пёструю тряпочку. Улыбнулся:
— Знаешь, вчера я видел представление бродячей труппы… Такой занятный фарс. И что интересно — в точности повторяющий приключение, которое я сам устроил в городе Каваррене много лет назад… Ещё до знакомства с мамой.
Луар насторожился. За всю свою жизнь ему лишь дважды случалось побывать на родине отца — он смутно помнил красивый городок на берегу реки, огромный дом с гербом на воротах, жёлтого старичка в тесном гробу — своего деда… Мать не была в Каваррене ни разу, по крайней мере на памяти Луара; отец никогда не вспоминал при ней о своей каварренской жизни — а вот Луару рассказывал, смачно и с удовольствием, и про породистых бойцовых вепрей, и про высоких тонконогих коней, и про славный полк гуардов, парады и патрули, охоты и иногда — дуэли… Тогда Луар завидовал отцу — и лишний раз осознавал, что такую жизнь ему не прожить никогда.
Луар вздохнул. Отец следил за ним, накручивая колпачок на палец.
Навстречу им попалась стайка студентов; кто-то первый заметил полковника Солля, произошло сложное переталкивание локтями — и учёные юноши поприветствовали Луарова отца с необычной для сорвиголов почтительностью. Чёрные шапочки в их руках коснулись кисточками мостовой; Солль кивнул в ответ — студенты заулыбались, осчастливленные. Луара они, как водится, не заметили — впрочем, он и не огорчился.
Он всегда любил молча идти рядом с отцом. Сколько себя помнил — сначала держась за руку, и голова его едва дотягивалась отцу до пояса; в один отцов шаг тогда укладывалось несколько Луаровых. Даже теперь ему приходилось шагать чаще, чтобы примеряться к шагу своего замечательного спутника, — и всё равно он любил идти рядом, молчать и впитывать то искреннее и глубокое почтение, которое выказывали его отцу самые разные люди…
Отец и сын миновали здание суда, перед которым возвышалась круглая чёрная тумба, а на тумбе болтался игрушечный висельник на игрушечной же перекладине. Луар скользнул по нему равнодушным, давно привычным взглядом. Рядом возвышалась наглухо запертая башня — её звали «Башней Лаш», и случалось, что на изъеденных временем стенах появлялись написанные углём проклятия. Луар так и не знал толком — люди их пишут или сами проступают; за Башней укрепилась самая дурная слава, и стражники угрюмо гоняли любопытных от этих крепко запертых, да ещё и заложенных кирпичами ворот.
Сейчас двое красно-белых стражей порядка нерешительно отпихивали древками расхристанного, грязного, обвешанного лохмотьями старика; Луар почувствовал, как напрягся идущий рядом отец. Старик был городским сумасшедшим; он то исчезал надолго, то появлялся в городе снова, шатался по улицам, выкрикивая неразборчивые мольбы и собирая за собой целые шлейфы злых ребятишек; теперь, накинув на голову остатки ветхого капюшона, он что-то втолковывал стражникам, а те щерились и толкали его всё злее — древками в живот…