…Эгерт почтительно стукнул в тяжёлую, до мелочей знакомую дверь. Тория восседала за огромным столом отца, простиравшемся перед ней, как усеянное фолиантами поле боя. С двух деревянных кресел с высокими спинками вскочили навстречу Соллю двое достаточно молодых ещё профессоров. После церемонного поклона оба, заизвинявшись, сейчас же сослались на неотложные дела и шмыгнули прочь.
— Ты мне разогнал учёный совет, — сказала Тория.
Эгерт усмехнулся широко и плотоядно — будто сама мысль о бегстве учёных мужей доставила ему удовольствие. Гордо окинув взглядом опустевшую комнату, он плотно прикрыл за беглецами входную дверь.
— Что-то случилось? — неуверенно предположила Тория.
Эгерт двинулся через весь кабинет — так крадётся барс, узревший в зарослях пятнистую спинку лани. Тория на всякий случай отступила под защиту письменного стола:
— Полковник, здесь храм науки!
Эгерт походя перемахнул через маленькую тележку на колёсиках. Раскрытая книга на верхней полке испуганно всплеснула страницами.
— Полковник, брысь!
Солль ловко обогнул громаду письменного стола и очутился там, где Тория стояла за мгновение до того — но где её уже не было, потому что, быстрая как ручеёк в свои почти сорок лет, госпожа профессорша укрылась за высоким креслом:
— Караул! Незаконное нападение на мирных поселян!
Эгерт аккуратно уложил второе кресло на бок — чтобы противнику негде было спрятаться. Тория возмущённо завопила; некоторое время прошло в безжалостном преследовании улепётывающей жертвы — но полковник Солль так последовательно выкуривал беглянку из-за шкафов и портьер, что в конце концов изловил её.
Строгая причёска Тории несколько пострадала.
— Это не по правилам… — отбивалась профессорша. — Сейчас же отпусти несчастную женщину.
— Я сделаю её счастливой.
— Прямо здесь?!
— Где застигну.
— Полковник, что ты де… Сумасшедший Солль, сумасшедший, отпусти, иначе лекции…
— Лекции? — удивился Эгерт.
— Сорвутся… — блаженно выдохнула Тория в его смеющиеся глаза.
— Сорвутся лекции! — прошептал Эгерт в благоговейном ужасе. — Сорвутся!
Тогда она закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, чтобы только чувствовать губами его губы, скулы и глаза. Её ноздри раздувались от запаха Эгерта — запаха дома, свободы и спокойствия, дочери и сына; и Луар, и Алана унаследовали частичку запаха его кожи, это был лучший из известных ей ароматов.
— Давай сорвём лекции, — прошептал его голос в её темноте.
— Имей совесть! — простонала она, наступая остроносой туфелькой на его мягкий ботфорт. — Это… нельзя, кабинет же!
Его руки чуть разжались, и ей пришлось сделать над собой усилие. Ещё одно усилие за без малого двадцать лет супружества; почти двадцать лет Тория сражалась сама с собой — поразительно, как хрупка маска добропорядочной профессорши, если от одного прикосновения этого человека, её полковника, её Эгерта, её мужа, вся выдержка и вся учёность уходит, как вода, обнажая на дне её натуры неистовую, ненасытную, страстную жёлтую кошку…