Старичок подался назад; я издали видела, как дрожат его руки:
— Он… тот?
Луар вытащил из кошелька новую монету. Старичок отступил ещё:
— Стало быть… Тот самый… Фагирра?
Имя далось ему с трудом — как грозное, запрещённое к произнесению проклятие.
— Да, — сказал Луар уже раздражённо. — Где он похоронен?
— За оградой, — отозвался старичок глухо. И добавил что-то — я не расслышала.
Луар звякнул кошельком:
— Покажи.
Несколько секунд старичок колебался; потом поёжился, взял протянутую монетку и боком, как паук, побрёл прочь от ограды.
Луар последовал за ним.
* * *
Бормоча и озираясь, сторож трусил впереди. Оцепенение, владевшее Луаром несколько последних дней, понемногу сменялось смутным беспокойством — а может быть, ожиданием; он не разбирался в своих чувствах и не давал им названий, а просто шёл вслед за сторожем, слушая, как с каждым шагом ухает болью тяжёлая голова.
Сторож боялся — а может, делал вид, что боится; не доходя до чуть выступающего над землёй холмика, он чуть присел на своих коротких старческих ногах:
— Там… За оградой его… закопали, и камнем привалили… Как положено… Только ведь, когда осада была, тут поразграбили… Камень-то укатили… В катапульту, что ли…
Луар кивнул. Над местом успокоения его отца колыхалась бурая, чуть присыпанная снегом трава.
Сторож ушёл. Луар двинулся между согбенными голыми стволами к одинокой, заброшенной могиле.
Голые деревья — вечная похоронная процессия — вздрагивали под порывами ветра и всплёскивали бессильными ветвями. Маленький холмик встретил Луара сухим шелестением мёртвой травы. В траве лежал скрюченный дубовый лист — как пригоршня; в пригоршне пересыпался под ветром мелкий колючий снег.
Луар в изнеможении опустил плечи. Вот… Следовало бы положить на могилу подарок — хлеб или хотя бы цветок… Только ведь я ничего не принёс. Я не знаю, что тебе надо. Чего тебе надо от меня… Я пришёл, видишь?!
Ничего не произошло. Никто не встал из могилы; в сухой пригоршне дубового листа всё так же шелестел снег, и всё так же мотались нагие ветви над склонённой Луаровой головой.
Он подумал, что нужно опуститься на колени — так должен вести себя сын, впервые в жизни оказавшись на заброшенной отцовой могиле…
И тогда ему сделалось не по себе.
Будто холодный ветер кладбища ворвался вдруг внутрь его, Луаровой, груди — бешено застучало сердце и онемело лицо. Он испугался, схватившись за горло; он пошатнулся и еле устоял на ногах — а перед глазами откуда-то взялись цветные флаги, огромная пёстрая площадь далеко внизу, край серой ткани, скользящий по истёртым ступеням, дымящий фитилёк погасшей свечи, потом безумные глаза проклинающей матери, потом зеленоватая татуировка на запястье узкой мужской руки, потом ухмыляющийся бойцовый вепрь, дохлая змея на дне пересохшего ручья, железные прутья, похожие на вытянутых в верёвку дохлых змей, синее небо, цветные флаги…