Да, ещё он хотел знать, где медальон… Очень хотел знать; Тория сказала бы, чтобы прервать мучения — но в шоке и боли позабыла…
Посреди комнаты уже никого не было. Только запах горелого мяса. Отвратительный запах.
…Руки, привязанные ремнями к деревянной скамье. Насладившись её стонами, он ослабил ремни, стягивающие её щиколотки… Снял вовсе… Она хотела ударить его ногами — но сил не было, она лишь жалко дёрнулась, и тогда руки в перчатках развели ей колени…
В перчатках? разве он был в перчатках? Она же вспоминала отвратительно-тёплое, бескостное прикосновение голых ладоней…
Стояла глухая ночь. Тория встала, зажгла светильник, оделась и села у окна.
Так и просидела до рассвета.
Мальчишка явился в кабинет, сопровождаемый старичком-служителем.
— Студент Якон? — осведомилась она холодно.
Мальчишка всхлипнул. Белесая головёнка, россыпь веснушек на пухленькой детской физиономии.
— Больше не студент, — она повертела у него перед носом приказом господина ректора.
Глаза его сделались большими-большими, жалкими и мокрыми:
— Госпожа… Я клянусь… Не надо, госпожа… За что… Я не хотел…
Она кивнула служителю; тот вывел парня за плечо. Из коридора донеслись несдерживаемые, истошные рыдания.
Тория ничего не испытала. Разве что чуть-чуть облегчение — теперь обо всём этом можно будет забыть…
С глаз долой.
* * *
Река лежала в изгибах — голубое с зелёным. Голубое небо в воде, весенняя трава на мокрых осклизлых кочках.
Луар осадил коня. Дорога шла прямо — но в конце её не было медальона; зато на пологом берегу в стороне от тракта медленно прохаживался человек — маленькая фигурка то наклонялась, подметая землю полами плаща, то странно взмахивала рукой, приседая, будто в танце. Один только человек на широком берегу — и больше ни души.
У Луара перехватило дыхание. Безумному пути его пришёл конец; теперь он точно знал, что ещё до захода солнца Амулет будет у него в руках. Даже, если ради этого придётся убить.
Под ногами чавкала вода. Вода проступала сквозь слой травы — рыжей, полусгнившей, вперемешку с ярко-зелёной, новорождённой. Луар смотрел под ноги — на человека он пока не смотрел; все его силы шли на то, чтобы шаги не сбились в торопливую семенящую рысь. Он должен ступать, как хозяин.
Запах реки сделался сильнее. Сапоги по щиколотку проваливались в раскисшую грязь; потом Луар ступил на мокрый песок, и тогда только вскинул голову.
Человек не смотрел на него. Человек пускал по воде камушки.
Тщательно выбрав среди валявшейся на берегу гальки самый плоский и круглый камень, он долго примеривался, зажав снаряд между средним и указательным пальцем. Потом красиво замахивался, бросал — и камушек летел по поверхности воды, летел бесконечно долго, прыгая, как лягушка, по безупречной прямой — а незнакомец вслух считал его прыжки. Дело это казалось в его исполнении торжественным и важным, как коронация. Или как похороны.