— Почему вы оставили девочку одну?
— Я не оставляла ее одну, — возразила Нина, — я уже объяснила, что вчера до десяти часов она была с Олей, а потом я заехала за ней.
— Может быть, Оля рассказала ей о смерти бабушки?
— Она не могла этого сделать, — твердо возразила молодая женщина.
— А сегодня утром? Может, кто-то из сотрудников вашей компании рассказал ей о случившемся? — продолжала настаивать Оксана Григорьевна.
— Никто не мог этого сделать. Я никого не пускала к девочке.
— И тем не менее, девочка ушла с вашего этажа. Когда мы вошли в здание, я обратила внимание, что у правой лестницы есть надпись «Для сотрудников института», а слева — «Для сотрудников компании». Это означает, что правая лестница закрыта для ваших сотрудников?
— Да. Мы спускаемся или на лифте, или по левой лестнице, — сказала Нина, не подозревая о подвохе.
— Тогда получается, что девочка прошла к лестнице, минуя вашу приемную. Мимо вас.
Оксане Григорьевне нельзя было отказать в логике.
— Мы никого не видели, — упрямо ответила Нина.
— Но вы сказали, что все время находились в приемной. И, насколько я поняла, дверь в приемной почти всегда бывает открытой.
Дронго чуть поморщился. Конечно, Оксана Григорьевна была умной женщиной. Но она совершала ошибку, свойственную всем сотрудникам прокуратуры, много лет проработавшим с разного рода подозреваемыми и обвиняемыми. Наступательная тактика всех следователей мира одинакова. Они пытаются поймать свидетеля на неточностях, задают массу мелочных вопросов, уточняют детали, пытаясь запутать собеседника.
Очевидно, это понял и Халупович. Он недовольно взглянул на гостью.
— Мы можем сколько угодно обвинять наших девочек, но от этого лучше не будет. Если у тебя нет больше вопросов к Нине, давай ее отпустим. Ей и так тяжело. Иди, Нина, спасибо тебе. И позови Олю.
Нина взглянула на Оксану Григорьевну и, поправив очки, вышла из кабинета. На этот раз стук ее каблуков был громким, словно она намеренно стучала ими в противовес мягкой поступи гостьи.
На пороге появилась Ольга. Она испуганно оглянулась по сторонам, не решаясь ступить дальше. Халупович не стал звать ее к столу. Он только спросил:
— Вчера вечером ты сидела с девочкой?
— Да, — выдохнула Оля.
— Ты ей что-нибудь говорила про ее бабушку?
— Нет. Она смотрела телевизор. Потом спрашивала про нашу компанию, — она отвечала очень тихо.
— Громче говори, — рявкнул Халупович, и она съежилась, словно от удара. — Сегодня утром никто с ней не разговаривал?
— Никто, — ответила Оля. — Только Миша утром с ней поздоровался. И еще Трошкин о чем-то спросил.