– Вот так он и сбежал, – объяснил он Людке, выглядывавшему в окошко. – Подайте мне руку, бол shy;ван…
Выломанный из кровати железный прут, исцарапанная дверь чердака в третьем от угла доме подтвердили правоту Харнака.
“Улетела птичка!” – понял гауптштурмфюрер, но на всякий случай приказал обыскать все квартиры этого дома.
– Улетела птичка и, думаю, надолго. – С этими словами Харнак вошел в кабинет Менцеля. – Но мне удалось установить, что это за птичка. Гарантии, впрочем, не даю, но почти убежден. Завтра окончательно выясним.
– Может быть, вы все же проинформируете меня?
– Наш агент оказался типичным ослом. Этот коммунист, видимо, раскусил его с первого взгляда.
– Все это слова. – Менцель начал сердиться. – Мне нужны доказательства.
– О-о! Доказательств сколько угодно, штандар shy;тенфюрер. Даже больше, чем нужно…
Харнак доложил о результатах расследования.
– Как же вам посчастливилось установить личность коммуниста?
– Очень просто. Если даже этот идиот Людке, – Харнак сделал ударение на слове “идиот”, – а я его считаю не последним идиотом, не обратил внимания на окно на лестнице, мог ли бы им воспользоваться человек, который впервые оказался в этом здании? Тем более что в его распоряжении были лишь секунды?
– Вы хотите сказать, что этим коммунистом был кто-то из сотрудников редакции?
Харнак наклонил голову.
– Но ведь это мог быть и человек, работавший там раньше.
Харнак снова наклонил голову.
– И я так подумал, – произнес с едва заметной иронией, – но мне удалось установить, что один из корректоров две недели тому назад выехал как раз в тот район, где было совершено нападение на танкетку. В какое-то село Квасы. Отпросился будто бы на свадьбу на три-четыре дня и не является уже две недели.
– Кто такой? – спросил Менцель.
– Заремба Евген Степанович.
Менцель нажал на кнопку звонка.
– Сделайте немедленно запрос, – приказал секретарю. – Заремба Евген Степанович. Корректор газеты. Две недели тому назад выехал в село Квасы на свадьбу племянника…
Первые шаги
Петро Кирилюк стоял у окна в проходе. Вагон был старый, его беспощадно качало, он весь скрипел и трещал, словно жаловался и на паровоз, который тянул его в такую даль, и на дождь, который стегал его по железным бокам, и на ветер. Но Петро не обращал внимания на поскрипывание вагона, не слышал затяжных и хриплых паровозных гудков, не за shy;мечал мокрых полей, которые проносились за окном. Нервы его были напряжены до крайности, в каждом взгляде ему чудились враждебность и подозрительность, движения его оставались скованными, напряженными, и он боялся выдать себя. “Какой же ты разведчик, если боишься первого встречного! – терзал он себя. – Какой же ты разведчик!.. – по shy;вторял. – Мальчишка, жалкий трус…”