– Мне очень приятно видеть у себя племянника моего друга и бывшего коллеги. Вы давно видели своего дядю?
“Глупый вопрос, – подумал Кирилюк, – в конце письма обозначена дата”.
– Почти месяц тому назад.
– И вы так долго добирались из Бреслау?
– В Кракове простудился и чуть ли не месяц провалялся с воспалением легких, – объяснил Петро.
Фон Вайганг постучал карандашом по столу, словно отбивая марш.
– Как живет уважаемый Ганс?
– В последнее время ему удалось осуществить несколько выгодных операций. И на здоровье дядюшка пока что не жалуется – поскрипывает,
– “Поскрипывает”?!
Кирилюк заметил, как растянулись уголки губ губернатора. Это, должно быть, означало улыбку.
– Скрипит в прямом и переносном смысле, – ободренный этой улыбкой, позволил себе шутку Петро.
Шутка была благосклонно встречена.
– У Ганса даже смолоду был скрипучий голос, – промолвил губернатор, полуприкрыв глаза. – И он все еще собирает эти, как их?.. Ну?.. – Губернатор нетерпеливо щелкнул пальцами, как бы в ожидании подсказки.
Петро понял: проверка.
– Вы имеете в виду дядюшкину страсть к коврам?
– Ха-ха-ха… Удивительная страсть…
Поняв, что губернатор лишь начал прощупывать его, Кирилюк сам пошел навстречу опасности.
– В комнате, где вы жили, когда гостили у дяди перед войной, висят те же самые ковры. И та же самая старая груша заглядывает в окно… – сказал он, улыбаясь.
– Кажется, вместе со мной тогда гостил у Ганса и ваш отец? – небрежно бросил фон Вайгаиг.
– Мой отец? Возможно… – Петро едва не попал в ловушку, но вовремя опомнился. – Возможно, вы имеете в виду кого-нибудь другого? Моего отца тогда уже не было в живых.
Лицо губернатора разгладилось.
– Кажется, он умер в тридцать четвертом?
– В тридцать шестом, – уточнил Кирилюк.
– Разве? Я уже и не помню… – отстукивал карандашом марш фон Вайганг, и Петро понял – хорошо все помнит и лишь прикидывается, что забыл. – Интересно было бы встретиться сейчас с Гансом. Наверно, постарел.
Кирилюк вынул из кармана фотографию, подал ее губернатору и сказал:
– Вот как он выглядел месяц назад.
Это был один из главных его козырей: на фоне кремеровского особняка он снят вместе с Лоттой и ее отцом. Когда губернатор оторвал свой взгляд от снимка, Петро знал: больше каверзных вопросов не будет – по лицу губернатора расползлась благодушная, полная благожелательности улыбка.
– Какой взрослой стала эта девушка! Я помню ее еще младенцем.
– У Лотты большое несчастье, – сочувственно заметил Петро. – Ее муж Теодор Геллерт…
– Знаю… Геллерт мог бы стать гордостью нации. Как перенесла это горе ваша кузина?