Справа, на фоне звездного неба, в пустом пространстве меж гостиничными постройками и соседним домом, показались черные силуэты. Один в котелке, один в шляпе (не широкополой, обычной городской), двое в нахлобученных на нос кепи. Сзади маячил еще и пятый, двигавшийся гораздо суетливее, даже опасливее. Теперь и последние сомнения рассеялись — Фалмор, чернильная душа, шкура продажная…
Семенивший замыкающим бухгалтер ухватил за рукав шагавшего перед ним здоровяка, зашептал что-то. Они перебросились несколькими словами, но Бестужев ничего не понял. Впрочем, достаточно было интонации — которая и здесь немногим отличается от европейской. Есть уверенность, что Фалмор, откровенно робея, пытается отвертеться от дальнейшего участия в ночном налете, бормоча что-то вроде того, что свою часть уговора он выполнил (обычно такие слабые душонки нечто в этом роде и ноют). Здоровяк отвечал уверенно, с явной насмешкой. В конце концов бухгалтер с видимым облегчением затрусил назад, скрылся за углом, явно намереваясь вернуться к себе в номер и притвориться, будто он тут ни при чем. Четверо, чуть постояв и не усмотрев, не услышав ничего подозрительного в окружающей ночной тиши, направились к кладовой.
Негромкий стук, звяканье — словно стекло стукнуло о железо. Незваные гости всей оравой подошли к двери, слышно было, как они пробуют замок. Едва слышный скрип железа, и замок открылся, остался у кого-то в руках: ага, Бестужев именно такое и предполагал в своем пессимистическом взгляде на род человеческий… А вот внутрь их, пожалуй что, допускать и не следует, могут успеть напортить…
Они, в прочем, и не собирались входить — тихонечко распахнули одну из створок двери, завозились непонятно. Потянув носом воздух, Бестужев уловил явственный запашок керосина, послышалось тихое бульканье… Черт побери! они со свойственным американцам размахом не собираются мелочиться и здесь — намерены подпалить всю кладовую… Ну да, один направился вдоль стены, все дальше отходя от двери, согнувшись, судя по движениям, плескал на доски керосином из цилиндрической банки с узким горлышком… Все!
Вскочив на ноги, Бестужев сунул в рот два пальца, испустил лихой разбойничий посвист. Возле двери послышалось чье-то удивленное оханье, и миг спустя стало очень шумно: со всех сторон, подбадривая друг друга некием подобием индейского боевого клича, размахивая дубинами и яростно ругаясь, сбегалось бестужевское воинство.
И грянул бой, Полтавский бой!
Молодецкое кряканье, глухие удары дубин и следовавшие за ними крики боли, придушенная ругань, пронзительный вопль, чертовски напоминающий крик кота, которому нечаянно прищемили хвост дверью… Хриплые проклятия, смачные шлепки метко попавших по физиономиям кулаков… Ну словно в России перед кабаком в престольный праздник!