Долго думать об этом не пришлось. Красавчик скоро почувствовал усталость: он не привык подолгу просиживать в одной позе. Прошло всего несколько минут, а ему уже показалось неудобным то положение, которое художник придал его членам… Заныла рука в локте… Захотелось передвинуть ее немного, но Мишка боялся и геройски решил выдержать до конца.
Зачесалась спина. Сперва слегка, но через минуту зуд стал почти невыносимым. Мишка еле сидел. Рука сама тянулась назад, и трудно было удержать ее на месте.
«Сказать разве, что устал?» — подумал Мишка, взглянув на художника.
Тот совершенно ушел в работу и с таким увлечение вычерчивал углем на холсте, что Мишка не рискнул слова вымолвить.
«Заругает чего доброго!»
Спина чесалась так, что не было сил терпеть. Напрасно Мишка сжимал зубы и старался забыть про зуд — он невыносимо напоминал о себе. Даже слезы навернулись на глазах у бедняги.
«Ох Господи! Не вытерплю, не вытерплю!» — почти шептал он, между тем как художник и все в комнате закачалось и расплылось, как в тумане.
«Не вытерплю, ей-богу!»
Мишка страдальчески сжал веки. Две крупные слезы выкатились из глаз.
— Что с тобой?
Удивленный и даже испуганный голос художника заставил Мишку вздрогнуть. Он открыл глаза. На лице художника было участие и недоумение.
— Ты устал? Отдохни тогда.
— Спина! — чуть не с плачем вырвалось у Красавчика и он с наслаждением почесался.
Громкий смех Борского смутил мальчика. Он растерянно взглянул на художника, и волна беспричинного стыла залила густой краской его личико.
— Зачесалася, — потупляя взор, прошептал он, точно оправдываясь.
— Это бывает, — еле сдерживая смех, ободрил художник мальчика, — бывает… И всегда, знаешь, зачешется, когда не нужно..
Мишка вполне согласился с этим и приободрился слегка.
— А дело у нас клеится! — все еще с бурной веселостью в тоне продолжал художник. — Вот посмотри-ка!
Ему хотелось рассеять смущение Красавчика и он подвел его к холсту.
— Ну-ка, кто это?
Мишка взглянул на полотно, отступил и потом уставился взглядом на Борского. И во взгляде этом было столько изумления и удивления, что художник опять рассмеялся.
— Ну, кто же это?
— Я… — пролепетал Мишка снова воззряясь в полотно.
Не было сомнения. На холсте был он, собственной персоной. Из ряда черных черточек ясно выступало его лицо, его фигура.
Мишка опять поглядел на художника тем взглядом, каким смотрят на сверхъестественное и непонятное. Во взгляде этом было почтение и даже что-то вроде страха.
— Ловко! — вырвалось у Мишки одобрение, развеселившее в конец художника.
Мишка ушел от Борского в этот день гордый и счастливый. В кармане побрякивали два блестящих серебряных рубля, и в затуманенной от счастья голове сладко звучали слова художника: «Приходи завтра утром снова. Вот тебе деньги: рубль за работу, а второй за то, что нашел портсигар. Спасибо и будь здоров».